Мера, действительно, у всех одинаковая. Самые привередливые, и те участвовали. Возможно, им пришлось хлебнуть больше других.

По сути, он выпивал за себя. Пригубил, ощутил легкое жжение и подумал: а на самом деле молодец! Мог и пропасть бесследно, но все таки выдюжил.

Так они праздновали. И считать перестали, сколько раз возносились, чувствовали себя призванными, а затем погружались в суету.

Никто уже не исповедовался. Какие исповеди при таком графике! Скажут что-то односложное, а потом опять берутся за рюмки.

Все хорошо, что под водочку. Да и народ под конец стал менее требовательный, чем вначале.

Альфред Рудольфович тоже поднимался. На этот раз без конспектов, а просто за компанию.

Но один тост получился не в бровь, а в глаз.

С обычной своей улыбочкой Эберлинг попросил выпить за то, чтобы жизнь повернулась к лучшему. Чтобы всем так же зарабатывалось, как рисовалось и пилось.

Умеют большевики устроиться. Не только найдут для себя место, но еще тянут родственников.

Есть, к примеру, какая-то теплая сфера, а они уже все там. Один трудится начальником, а другие невдалеке.

А еще, случается, один человек занимает несколько должностей. И это при том, что сутки не безграничны. Просто неясно, как он справляется со всеми своими обязанностями.

Вот, к примеру, Авель Софронович Енукидзе. Он и секретарь Президиума ЦИК, и руководитель комиссий по делам Большого театра и МХАТ.

Каждый вечер Енукидзе в театральной ложе. Так ему полагается по должности. Даже когда зовут на рыбалку, все равно идешь на спектакль.

И брату Авеля Софроновича Трифону Теймуразовичу тоже нашлось местечко.

Пусть и не председателя, а только первого управляющего. Зато ответственности не меньше.

Их и сейчас воспринимают в связи с друг другом, и прежде они не существовали сами по себе.

Друзья по подполью звали их не Авель и Трифон, а «Черный» и «Рыжий».

Хоть и не полное сходство с «Рыжим» и «Белым», но все-таки тоже пара.

Буквально с первых дней существования ГОЗНАКа Трифон Енукидзе ведает изготовлением государственных бумаг.

Все на нем держится. И облигации хлебных займов, и казначейские билеты, и собственно бумажные деньги.

Казалось бы, какие тут варианты. Если вождь в профиль, то герб непременно анфас.

Нет, не так! Хотя в целом рисунок и повторяется, но детали другие.

Возьмем в руки червонец образца тридцать седьмого года. С благодарностью вспомним о том, что Трифон Теймуразович участвовал в его создании.

Сама бумага не больше ладони, а сколько на ней разместилось. Прямо-таки заморское царство Садко. По бокам изгибаются виньетки, снизу и сверху вьются узоры.

А стоит приглядеться, как из глубины выплывает водяной знак.

Можно сказать, их с Эберлингом совместное творение. Не в том, конечно, смысле, что Енукидзе рисовал, а в том, что каждый штрих с ним заранее согласован.

Маловероятно, что братья Гонкуры как-то разделяли сферы влияния, но отношения художника и руководителя ГОЗНАКа четко оговорены: «Настоящим я, нижеподписавшийся, художник Альфред Рудольфович Эберлинг, беру на себя обязательства исполнить для Управления фабрик Заготовления Государственных Знаков…, согласно словесным указаниям тов. Енукидзе размером не меньше натуральной величины, способом, который признаю наиболее целесообразным, за сумму 500 рублей золотом».

Хорошо тому, кто не заигрывает с секретаршей и не томится в приемной. Просто, раскинув руки, входит в кабинет.

Вот бы так Альфреду Рудольфовичу! Чтобы не склоняться всякий раз в униженной позе, а брать то, что ему полагается.

К сожалению, с его анкетой это исключено. Биографию он начинал придворным художником, а не боевиком революционной дружины.

И все же Эберлинг приобщился к прошлому управляющего. Не столь далеко вступил в эту область, но кое-какие ароматы почувствовал.

Однажды в письме художнику секретарь Енукидзе назвал своего начальника его подпольной кличкой.

Как бы дал понять, что вопрос деликатный, и он вынужден перейти на неофициальный тон.

К тому же дал понять, что в их разговоре незримо участвует кое-кто еще. Когда-то этот незримый именовал Трифона Теймуразовича Семеном.

«… все карточки т. Сталина будут Вам на днях возвращены…, - писал секретарь, - А так как Сем. Тейм. очень нравилась карточка, где т. Сталин в профиль и еще какая-то, то он просит временно их у Вас попросить…»