– Вы уезжаете надолго?

– Нет. – Тон был резким, и он не смотрел на нее. – На один день, самое большее – на два. Эмиль, мои перчатки. Мосье, мадам, желаю хорошо провести день.

Ян стоял, наблюдая, как всадники скачут по каштановой аллее. Белая кобыла Таунсенд шла легким галопом рядом с коричневым жеребцом Сен-Альбана. Ян смотрел на изящную спину Таунсенд в элегантной зеленой амазонке до тех пор, пока она не затерялась в пятнах света и тени. Жеребец позади него тряс головой и нетерпеливо ржал. Ян медленно повернулся. Эмиль молча подал ему поводья, но не сразу выпустил их из рук.

Ян вскочил в седло, затем холодно посмотрел на слугу.

– Хочешь мне что-то сказать?

Тот пожал своими изуродованными плечами.

– Вы не собирались в Париж. Вы хотели ехать кататься с леди Войн.

Челюсти Яна сжались.

– Очевидно, я ошибся, полагая, что она найдет для меня время. Будь уверен, Эмиль, этого больше не произойдет.

– Тот мужчина, что поехал с ней, высокий, в коричневом камзоле...

Ян метнул в него хмурый взгляд.

– Что дальше?

– Я его никогда прежде не видел. Откуда он?

– Почему тебя это интересует? Эмиль счел за лучшее не отвечать.

– Вы действительно поедете сейчас в Париж?

Желваки на лице Яна задвигались.

– А почему бы и нет? Филипп пригласил меня на новый спектакль. Поскольку у меня нет других планов, я могу оказать ему эту любезность.

– Так вы думаете возобновить дружбу с этим подлым Бурбоном? – обеспокоенно спросил Эмиль.

– Здесь, при Дворе, многое изменилось со времени моего отъезда, – резко сказал Ян, стараясь сдержать жеребца, который нетерпеливо гарцевал под ним. – Негоже делать врагов из старых друзей. – И, пришпорив жеребца, ускакал.

Эмиль долго стоял неподвижно, глядя на пустую аллею. Но смотрел он не туда, где скрылся его хозяин, а куда направлялись герцогиня Бойн и ее друзья, и почему-то нахмурился.

Ян сидел в кресле, глядя в пустой камин. Высокие окна библиотеки были открыты, а ночь была такая тихая, что он мог слышать журчание фонтанов в саду и уханье совы далеко в парке. Несколько часов тому назад он вернулся из Парижа, и стоявшая перед ним бутылка вина уже опустела. Он не звонил слуге, чтобы тот принес другую, а сидел, сдвинув брови, глубоко засунув руки в карманы камзола, вспоминая снова и снова потрясение, которые испытал вчера утром, когда вышел из конюшни и увидел радостно оживленную жену, собравшуюся на прогулку верхом в обществе Анри Сен-Альбана и Эдуарда Мансара.

Сама по себе прогулка была безобидна – во-первых, в компании были и другие дамы, и во-вторых, обычаи разрешали Таунсенд как замужней даме свободу действий. Посему причин для досады не было, и все же он чувствовал себя настолько раздосадованным, что сидел здесь, размышляя о происшедшем, вместо того чтобы засесть, как он обещал, с принцем де Пуа, герцогом д'Аркор и остальными за Cavagnole.

Бронзовые часы на каминной полке пробили десять, но Ян не поднялся, а продолжал сидеть, размышляя, как ему быть с женой теперь, когда она стала претендовать на независимость. Конечно, он знал, что ее вызывающая красота привлечет внимание скучающих и праздных придворных Людовика, но он не ожидал, что это произойдет так скоро и вызовет в нем такое раздражение.

Мускул задергался у него на щеке, когда он вспомнил последнюю неприятную ночь, которую они с Таунсенд провели на английской земле. Он был последним болваном, позволив ей догадаться, что женился на ней только из-за Сезака. Хотя это и правда, но обычно он не был так неловок, чтобы позволить девчонке, почти на пятнадцать лет моложе него, понять это просто по выражению его лица. В свою защиту он мог ей сказать, что был обезоружен их общим смехом и сладостным ощущением ее стройного тела в его объятиях.

Как бы то ни было, он не мог забыть, как оскорбил Таунсенд в ту ночь, и только по этой причине отдалился от нее. Он не стыдился и не сожалел о содеянном, но он сделал неприятное для себя открытие – ему не безразлично, что он ее оскорбил. Никто не вызывал в нем таких чувств прежде, и он должен был признаться себе, что это ему не по вкусу.

С другой стороны, именно тогда, когда он решил исправиться – Таунсенд ведь та женщина, с которой ему предстояло провести остальную часть жизни и которая, в конце концов, будет матерью его детей, – именно тогда его до того верная, обожающая его жена недвусмысленно показала, что предпочитает общество других людей. Возможно, он правильно сделал, разбив ее ребяческое представление о нем, как о герое, в ту горькую ночь в Грейсвенде. Теперь он уже об этом не сожалел. Жизнь часто демонстрировала, как жестоко она обходится с человеческим сердцем, неразумно открытым для любви. И Ян почувствовал себя глупцом, позволив такому ребенку занять место в его сердце.

Еще больше помрачнев, он побрел к окну. Опершись руками о подоконник, высунулся наружу и глубоко вдохнул ночной воздух. Он не знал, что записка, которую он вчера утром послал Таунсенд в ее апартаменты, приглашая ее поехать с ним кататься – предложение мира между ними, – была доставлена спустя несколько минут после того, как Таунсенд уже отправилась к конюшням в ответ на подобное же приглашение от Анри Сен-Альбана. А Китти, думая, что произошла ошибка и ее госпожа получила одно и то же приглашение дважды, просто выбросила его в мусорную корзинку и ничего не сказала Таунсенд об этом.