Вдруг сквозь толпу ужом проскользнул взволнованный Готлиб.

– Мистер Том, – торопливо зашептал он мне на ухо. – Здесь на рынке есть человек, он продаёт какие-то мази и травы.

– Местный?

– Похоже, да.

– Ну и что же?

– А то же! Помните, в Мадрасе, после ночной схватки, вас серый лекарь смотрел?

(Я оцепенел. Холодок предчувствия удачи вошёл в моё сердце.)

– Он?!

– Нет, не он. Но лекарь, когда мы его везли в шлюпке, рассказывал Барилю, что за книгу, которую он везёт для мисс Эвелин, один его знакомый охотно отдал бы своего плешивого кота!

– И?!

– И этот продавец трав одет в серый дырявый плащ, а на плече у него сидит старый плешивый кот! Сидит и смотрит, честное слово!

Я вскочил. Сдвинул на сторону стол, рванулся к выходу, поправляя оружие. Готлиб и вся моя маленькая команда подхватилась следом. Проклятые пьяные братья! Собутыльники наши, решив, что мы спешим выручать кого-то своего из случившейся драки (а они уже были в той степени опьянения, когда матрос до колик в животе ищет драк), помчались за нами вслед. Готлиб летел, показывая путь, а за нами топал добрый десяток краснорожих детин с гримасами отваги и благородства на этих самых рожах. Я понял, что придётся терять людей. Осторожно покричав на ходу своим, качнулся в сторону и схватился за живот, махнув помощничкам рукой, – вперёд, английские герои, я чуточку запалился, сейчас догоню… Нох и Робертсон ушли сквозь толпу и увели ненужную помощь, а мы с Готлибом ввинтились в плотные и пёстрые рыночные водовороты.

– Вот! – выдохнул Готлиб, показывая на человека.

Но за ту секунду, пока мы бежали к нему (ты пьяный осёл, Томас, осёл и глупец!), пухлый маленький человек с ловкостью фокусника сметал концы платка с травами в узел, прижал кота к плечу и бросился прочь! А кто из нас на его месте не сделал бы то же самое?

Не зная имени, я не мог его окликнуть. Но как же, как называл его Бариль? Нет, не помню.

Я нёсся, как сумасшедший, и сквозь грохот молотов в голове и груди удивлялся, как он-то может бежать так долго и так быстро?

Мы вынеслись в какие-то пригородные кварталы, безлюдные, с высокими, нагромождёнными в затейливом беспорядке глинобитными стенами. Травник с котом ушёл-таки изрядно вперёд, а я к тому же вдруг почувствовал, как беспощадно закололо в боку. В голову хлынула муть и вынула из тела последние силы. В изнеможении я привалился к стене, грубо сунул в рот три пальца, надавил на корень языка и в два толчка выбросил из себя все последствия встреч со славными английскими моряками. Потом, рыча от бешенства, словно чугунные гири выбрасывая ноги, припустил в закоулки. Серого плаща не видно, но пыль, поднятая им, ещё висела в воздухе. Вдруг я добежал до места, где пыль исчезала! Зримо обрывалась в наддорожном пространстве смутная желтоватая пелеринка. Я в растерянности остановился. Сердце прыгало не у горла даже, а где-то в носу. Изо рта, и из глаз, и из носа текло. Я захлёбывался. Воздуху не хватало. Но полуслепыми глазами я торопливо шарил вокруг, разгадывая, куда мог скользнуть котовый носильщик.

– Зачем ты преследуешь меня, добрый человек? – прозвучал вдруг голос над головой.

Я поднял лицо. На гребне стены сидел серый плащ. Сурово смотрел на меня его кот. Высоко, не допрыгнуть. Как сам-то он там оказался? Я ещё не отдышался и не мог говорить. Руки вытянули из-за пояса Крысу и показали ему.

– Да? – сказал человек, и встал, и повернулся, и приготовился спрыгнуть по ту сторону стены!

И в голове моей мелькнуло вдруг то, что одно лишь могло его остановить. Я громко, не узнав своего голоса, прохрипел:

– Мастер Альба!

Человек посмотрел на меня изумлённо, замер, присел и, придержав кота, спрыгнул. Тревожно заглянул мне в глаза.

– Что с ним? – негромко спросил он. – Он ранен?

Бессильной рукой я вытер счастливую слёзку, закивал торопливо, давая понять, что сейчас расскажу. Мы сели на землю в узенькой улочке друг против друга, и я, сбиваясь и перескакивая, поведал ему своё горе.

Он дослушал до конца, не перебив и не переспросив меня ни разу. Встал. Сказал тихо:

– Всё, что ты мог бы узнать здесь, в Магрибе, ты будешь знать сегодняшней ночью. И ночью же готовься отплыть. Жаль только, что свежей воды набрать не успеете. (“Леонард успеет”, – подумал я с тайным удовольствием.) Если всё так, как я предполагаю, из порта вас не выпустят. Для начала затянут с бумагами. Думаю, за это заплачены большие деньги. И чтобы обойти судьбу, нужны ещё большие деньги. Попробую собрать. И ещё. Всех своих верни на корабль. Тот, кто останется с темнотой на берегу, – умрёт. Я подойду к “Дукату” на шлюпке со стороны моря.

Он замолк на мгновение, потом произнёс:

– Побегать придётся. Так что ты иди-ка к нему…

И кот прыгнул! Ударил меня вдруг в плечо тяжёлый и мягкий толчок, и я боковым видением схватил, что этот пёстрый – то ли бурый, то ли серый – плешивый кот с седыми ушами и человеческим взглядом, подбирая хвост в кольцо, устраивается на моём плече. Как ни в чём не бывало. А серый плащ повернулся и побежал. “За этот Травник Пантелеус отдал бы своего плешивого кота”, – вспомнил вдруг я!

– Пантелеус!..

Но закоулок был уже пуст.

С тяжёлым и тёплым котом на плече я добрёл до пристани. Вот покачивается шлюпка с “Дуката”. Я шагнул к ней, и вдруг вокруг меня выросло плотное кольцо людей. Нох, Каталука, Робертсон, ещё человек восемь матросов.

– Целы, мистер Том? – спросил кто-то.

– Всех нужно вернуть на корабль! – сообщил я вместо ответа. – И побыстрее, скоро будет темно!

– Всё уже известно, – раздался приглушённый бас Каталуки. – Серый человек был уже здесь. Ждём мистера Стоуна и Леонарда. Ещё четверо назначены бичкомерами: бродят по этому пляжу, высматривая вас. Теперь мы их отзовём…