Резким напором языка я вытолкнул изо рта вязкую рубиновую струю. Вытянув в сторону своих людей окровавленную Крысу, я громко и зло прокричал:

– Почему не готовитесь к прибытию дона Джови?!

(Женщина вздрогнула. Несколько африканцев упали на колени. Стоявший впереди всех Алим переступил, заметно расслабившись, мушкет в его руках чуть опустился.)

– Пантелеус! – продолжал орать я. – Ты готов показать дону Джови свою работу?

Травник с хорошо разыгранным испугом бросился в хижину. Не ожидавший этого кот свалился с его плеча, вспушив хвост, развернулся и в два прыжка достал знакомую спину. Вцепившись в балахон когтями, он сноровисто полез на привычное место, к плечу хозяина, и вместе они скрылись в сумраке хижины. Я облегчённо вздохнул, заметив, что туда же осторожно и быстро направились Стоун, Бариль и Готлиб. Тихий, короткий оклик, и вот уже и Тамба, и Робертсон, и ещё трое чернокожих мужчин перемещаются к тёмному входу.

Неторопливо сойдя со ступеней, я, как ни в чём не бывало, приблизился к столу, сел и с грохотом швырнул крашенный чёрною кровью клинок между вином и мясом. Пленница снова вздрогнула и побледнела. Это заставило всхохотнуть кого-то из стражей. Напряжение отступало. Я взял бутылку, зубами вытянул пробку, выплюнул её в сторону и, запрокинув голову, заливая солёный вкус крови во рту, выглотал почти всё содержимое. Потом пристально взглянул пленнице в наполненные слезою глаза. Взял из вазы круглый плод авокадо, подержал в воздухе перед собой.

– Это – жизнь.

И опустил плод на стол между нами. Потом взял кусок сушёного мяса, так же подержал немного и положил на широкий, с подсыхающей кровью, клинок.

– Это – смерть.

Потом медленно, со значением, сбросил мясо на землю, Крысу укрыл на коленях, а плод приподнял и протянул к её руке. Она осторожно приняла его, и в глазах у неё я прочёл понимание.

А у дальнего края поляны, почти невидимые за толпою рабов, собрались десяток моих матросов и десятка два чернокожих мужчин вместе с Тамбой. Слаженно, локоть к локтю, они подошли к зарослям и скрылись за их зелёной стеной. Исчезли, как будто и не было. Я допил вино, стал что-то жевать. Я ждал. И вот напряжённое ухо уловило движение и шорох в лесу. Шорох катился, медленно, незаметно охватывая всё за кромкой поляны. Я оглянулся. В пёстрой толпе несчастных невольников угадалось ядро из людей – Робертсон, Готлиб и ещё человек двадцать крепких матросов. По некоторым неуловимым приметам я понял, что в рукавах у них скрыто оружие. Жаль только, что из оружия у них – лишь ножи да ягары.

Вдруг на противоположной стороне поляны, за спинами у охранников, послышались треск, голоса, и на свет из зарослей вывалились ушедшие – и Бариль, и Стоун, и Тамба, и Пантелеус с котом. Они вытаскивали на поляну белых безжизненных псов. Безвольно повисшие лапы, заляпанные белою пеной клыки. Несколько африканцев, взмахнув в воздухе дохлыми псами, швырнули их прямо в охранников. “Жаль, что Готлиб не с ними!” – пронеслась у меня, сквозь страх и отчаяние, запоздалая, колкая мысль. – “Нельзя раньше времени, нет!”.

Поздно. Охранники слаженно вздели мушкеты, прохрустели курки.

– Падай! – что было сил завопил я, вскакивая, и ухватил краем глаза, что стражи спокойно, заученно разделились надвое, и половина качнула стволами назад, в нашу сторону.

Не переставая вопить, я рванулся, опрокидывая стол, резким взмахом руки сшиб пленницу со стула и вместе с нею упал, больно ударившись о твёрдую пыльную землю. Грохнули выстрелы. Им тотчас ответили страшные крики. Картечь! Как, как можно полными мушкетными зарядами картечи бить в безоружных? В беспомощных? В женщин? Нет, злые стрелки, псы дона Джови, вам жить нельзя.

Пока мои люди поднимались с земли, пока рассеивался сине-белый пороховой дым, стражи проворно и слаженно отступили и скрылись в своей толстостенной, на сваях, хижине. Захлопнулась дверь, глухо клацнул засов. Спешно разбегались и прятались люди, вопили раненые, вопили и женщины – от страха; что-то орали Бариль и Стоун. За запертыми дверями хижины со звоном и дребезжанием звякали шомполы: там набивали заряды.

– О-о-ойс! – закричал я, вскакивая и поднимая вверх Крысу, но тотчас упал: просунулись в щели стволы, прогремел новый залп. Очень быстро заряжают, очень.

– Женщин и раненых – в хижину! – прокричал я, едва провизжала надо мною картечь. – Команда – к дальнему краю! – я махнул рукой в сторону тропы, ведущей на плантацию: туда свинец не долетит, между хижиной стражей и этим вот краем поляны – бревенчатый домик Хосэ. – И не бегите через открытое место! В лес, назад, возвращайтесь по лесу!..

Новый залп. Новые крики. Метнулся сквозь дым, прямо к хижине, Готлиб, подставил под дверь, подперев её, толстую палку, прыжками умчался в заросли.

– Эй, стрелки! – прокричал я, прячась за домом Хосэ. – Бросайте мушкеты и выходите! Обещаю вам честный суд по законам ближайшего государства!

В ответ снова прицельно ударили выстрелы. Безмозглые куклы! Стреляют одновременно. Теперь вот заряжают тоже все разом. Благодарю за спасительную минутку! Я помог женщине встать и, не выпуская её руки, бросился в безопасное место, за стены дома Хосэ. Здесь встал, поднял Крысу над головой. Тут же сгрудились рядом человек сорок.

– Пантелеус и Ари! – громко, отрывисто заговорил я. – Займитесь ранеными. Готлиб, Оллиройс! Осторожно – в дом Хосэ, там в кладовой – два мушкета. Приготовьте к работе. Тамба! Прикажи кому-нибудь из своих успокоить женщин. Робертсон, Бариль! Посчитайте, сколько имеется хороших клинков, раздайте самым умелым. Стоун! Отбери десяток людей, пусть быстро носят с той стороны, где нет окон, и сваливают под хижиной стражников сухие сучья и ветки. Пусть гады сгорят! И быстро, быстро! Скоро прибудет дон Джови с охраной!