Дождавшись возвращения Милуты, Маленький Тролль пересказал свою повесть еще раз. В Новгороде нашлось несколько чудинов, знакомых с родом Тармо, и они взялись привезти тело Сури его родным. И Тармо прислал Ило звать Милуту на погребение, уже считая его почти родичем. Купцу совсем не хотелось снова ввязываться в дело, о котором он старался забыть. Но отказаться означало обидеть Тармо, а от дружбы с ним Милута ожидал больших торговых выгод.

– Хоть и не на веселое дело нас зовут, а пойти надо! – рассудил он. – Собирайся, душе моя, с женихом свидишься.

– С каким женихом? – с недовольством воскликнула Загляда. Пока этим шутил Маленький Тролль, было даже смешно, но в устах отца речи о Тойво как о женихе совсем ей не нравились.

– С каким? Да с утопленником нашим, с Тойво. Тармо не шутя хочет тебя сватать за него, со мною толковал об этом деле.

– И что же ты? – Обеспокоенная Загляда оставила шитье и подошла к отцу.

– Что я? Сама ведаешь, душе моя, мне бы с меховым хозяином породниться – лучше и не придумать. Неволить я тебя не буду, против богов не пойду, а ты поразмысли.

– Самое верное дело! – поддакивал из другого угла Спех. – Все соболи да бобры наши будут!

– Ты, батюшко, лучше Спеха своим родичем объяви да за него Мансикку сосватай! – предложила Загляда. – Он у нас разумник, он не откажется! Вот и будет родство.

– Ты как на сие дело глядишь? – Усмехаясь, Милута повернулся к Спеху.

– Я! – Спех вскочил и размашисто поклонился в пояс. – Для тебя, батюшка, благодетель, я на кикиморе женюсь! А на той девке со всей радостью.

– Вот и, уговорились!. – Загляда обрадованно захлопала в ладоши. —Вот и ладно!

– А ты, душе моя, все же подумай. – Перестав шутить, отец уже серьезно посмотрел на нее. – Я еще тогда подметил – парень-то с тебя глаз не сводил. Он и сейчас богато живет, а после Тармо большим человеком станет. А Тармо за тебя такое вено [116] сулит, какое иной и за трех дочерей не получит…

Загляда ушла назад к своему шитью, ничего не ответив, но в душе зная, что никогда не согласится на эту свадьбу. Ей виделась широкая улыбка Снэульва, его весело сузившиеся серо-голубые глаза, мягкие серебристые колечки волос, лежащие на высоком лбу. Он не был красив, не был богат, она совеем его не знала и не могла даже в мыслях связывать с ним свою судьбу, но образ его не позволял ей и подумать о том, чтобы выйти замуж за кого-то другого.

В назначенное время Милута и Загляда, в знак скорби одетая в белую рубаху, собрались за Волхов. За ними зашел Тойво – теперь он совсем не напоминал того бледного беглеца с варяжской ладьи, которого они не так уж давно привезли в дом Ссадины и синяки под глазами давно сошли, на нем была новая желтая рубаха с каймой из бронзовой проволоки по подолу и рукавам, запястья украшали бронзовые обручья, а шею – берестяная полоска, обшитая золотой парчой. Но лицо Тойво было замкнуто и мрачно – совсем не под стать нарядной богатой одежде. Следы варяжских веревок бесследно исчезли с его рук, но навек врезались в сердце. И смерть родича по вине ненавистных руотсов прибавила много к их долгу перед родом Тармо.

Все родичи и множество друзей рода Тармо собралось возле холмов, где чудины уже не первый век хоронили своих мертвецов. Мужчины вырыли яму на южном склоне холма, выложили дно досками, как пол в избе, – ведь могила и есть дом мертвеца. Вместе с телом Сури, одетым в лучшую одежду, туда положили горшки с едой, оружие, устроили подобие очага из камней и глины, уложили рядом железный котел, сковороду, кованую лопатку для углей. Покрыв тело берестой, могильную яму накрыли сверху досками – мертвый дом получил крышу. Засыпав крышу землей, родичи развели над ней костер – огонь послужит преградой между мирами. Насыпав еще земли, в насыпь воткнули нож, окончательно загородивший мертвецу дорогу в мир живых, и Загляда, с опасливым беспокойством наблюдавшая за всем этим, наконец вздохнула спокойно. Теперь мертвец не вернется и никому не причинит вреда.

Принеся жертвы умершему, живые стали угощаться сами, поджарили мясо на костре, наливали пиво из бочонка, пели песни на своем, приятном для слуха, но непонятном языке. Милута старался оказать честь чудскому угощению, а у Загляды, как ни хотела она почтить память умершего, кусок не лёз в горло. Помня о грозящем ей сватовстве Тойво она думала, что ни за что не хотела бы прожить всю жизнь среди этого племени, по-своему неплохого, но чужого ей по духу и по языку.

К ней подсела Мансикка и что-то стала говорить, поглядывая то на нее, то на Тойво. Загляда не понимала ни слова, но зато заметила, что девушка-земляничка не забывает посматривать и на Спеха. Парню и похороны были случаем покрасоваться: он снова вырядился в лучший красный плащ и сапоги. Конечно, никому из чудинов он не сказал, что эти яркие наряды ему подарило то самое ненавистное племя, отнявшее у Тармо родича. И не в последнюю очередь он при этом хотел понравиться Мансикке. Видно, как подумала Загляда, синяки от кулаков Снэульва не помешали ему казаться в глазах чудинки молодцом. Вчерашний разговор был, пожалуй, не таким уж и пустым. Но взгляды Тойво, то и дело устремляемые на нее, не давали ей покоя. В то время, когда он лежал на лавке, не в силах поднять головы, она от души жалела его и с охотой о нем заботилась, но вовсе не думала, что дело зайдет так далеко. Даже если бы никого другого она не знала, она и тогда не раз и не два бы подумала, прежде чем согласиться войти в чужое племя, а теперь… Теперь даже здесь, среди чудинов и их песен во славу Укко и Рауни [117] , перед взором ее то и дело вставало лицо Снэульва, заслоняя все иное. Образ его был для Загляды как драгоценный камень, спрятанный в тайниках души и освещавший для нее все вокруг.

Оставив Мансикку, Загляда пробралась к отцу. Милута сидел у костра рядом с Тармо, оба они держали в руках деревянные чаши с пивом. Большая бочка пива, привезенная на волокуше из Ладоги, стояла перед костром, и каждый черпал себе сколько хотел. От жареного мяса и пива все повеселели, даже непроницаемое лицо Тармо смягчилось.

– Так боги устроили мир – одно умирает, а другое должно родиться в свой черед, – говорил он. – И это не так уж плохо. Если бы люди не умирали, то скоро даже воды в Волхове не хватило бы на всех. А наш род не беден ничем. Мы хорошо живем, богато живем. И мой сын, когда возьмет жену, даст ей много полотна и украшений – она тоже хорошо будет жить. Моему сыну уже пора брать жену. У нас хороший род, и невестка моя должна быть лучше всех девушек. Она должна быть красива, разумна, уметь держать дом чисто, шить, ткать, смотреть за челядью и скотом. О, у нас есть за чем смотреть. Я давно гляжу по нашим родам и не знаю девы, что была бы годна в жены моему сыну. Твоя дочь самая красивая из всех дев. Она умеет вести дом, она разумна, она хорошего рода.