Шрифт:
– Судье не мешало бы быть построже!. – попенял ему Великий министр.
На небо выплыла луна, принесли вино. Потчуя гостя, министр беседовал с ним о прошлом. Луна, проглядывая сквозь легкую дымку, заливала сад удивительно нежным сиянием. Прошел дождь, и свежий ветерок был напоен благоуханием цветов. В покоях витал чудесный аромат курений. Право, может ли ночь быть прекраснее?
В помещении Архива собрались придворные, которые, готовясь к завтрашней церемонии, приводили в порядок музыкальные инструменты. Оттуда доносились мелодичные звуки флейт. Сыновья министра Двора – То-но тюдзё и Бэн-но сёсё – зашли лишь для того, чтобы поприветствовать Великого министра, но он задержал их и послал за кото.
Принцу Хёбукё вручили бива, Гэндзи взял кото «со», То-но тюдзё досталось японское кото, которым он владел не хуже министра Двора. Сайсё-но тюдзё играл на флейте.
Мелодия, сообразная времени года, звучала чисто и светло, словно достигая высоких небес. Бэн-но сёсё, отбивая такт, запел «Ветку сливы» [11] . Голос его звучал великолепно. Вспомнилось, как мальчиком он пел «Высокие дюны» во время игры «закрывание рифм» [12] .
11
«Ветка сливы» («Мумэ-га э»). – народная песня, см. «Приложение», с. 103
12
…как мальчиком он пел «Высокие дюны»…. – См. кн. 1, гл. «Праздник цветов»
Принц и министр вторили ему. Словом, вечер выдался прекрасный, хотя ничего и не было подготовлено заранее.
Передавая чашу министру, принц Хёбукё сказал:
– Соловьиное пеньеТому покажется сладостней, Кто раньше уже Успел отдать свое сердце Этим чудесным цветам.Так, «мало будет и сотни веков…» (263).
– Этой веснойСад наш, столь пышно расцветший, Покидать не спеши. Пусть в твои рукава проникнут Ароматы и краски цветов,-ответил министр и передал чашу То-но тюдзё, который, в свою очередь, вручил ее Сайсё-но тюдзё:
– Пусть снова и снова Поет полуночная флейта До тех пор, покаНе согнется на сливе ветка Под соловьиным гнездом…Принимая чашу, Сайсё-но тюдзё ответил:
– Даже ветер и тот Облететь стороной старается Цветущие сливы. Для чего же нам их тревожить Случайными звуками флейт?Это было бы просто жестоко…
Все засмеялись, а Бэн-но сёсё сказал:
– Когда бы туман Не встал неприступной преградой Меж луной и цветами, Соловей, в гнезде своем спящий, И тот бы, проснувшись, запел.Было уже совсем светло, когда принц собрался домой. Великий министр преподнес ему полный наряд со своего плеча, присовокупив к нему два не открытых еще горшочка с благовониями. Все это отнесли в карету. Принц произнес:
– Ароматом цветов Пропитались насквозь рукава Нарядного платья.Станет, верно, корить меня, Обвиняя в измене, супруга… (261)– Полно, не к лицу вам такое малодушие. – засмеялся Гэндзи. Пока в карету впрягали быков, он сказал:
– В родные края Вернешься, и люди навстречу Выйдут, дивясьТвоему новому платью Из цветочной парчи… [13]«Что за чудеса?. – подумают они.
Принц не нашел, что и ответить.
Юношам тоже вручили скромные дары, женские наряды и пр.
В стражу Собаки Великий министр прошел в западные покои. В особом помещении, отгороженном занавесями, все уже было готово к церемонии, туда же вскоре прошла и дворцовая прислужница, найси, ведавшая прической. Госпожа Весенних покоев сочла, что вряд ли дождется более благоприятного случая для встречи с Государыней. Дамы, прислуживающие той и другой, сошлись в одном месте, и казалось, что им нет числа.
13
В родные края…. – Ср. со следующим эпизодом из «Исторических записок» Сыма Цяня: «Стать знатным и богатым и не вернуться в родные края. – все равно что одеть узорчатые одежды и пойти в них гулять ночью. – кто будет знать об этом?» (Сыма Цянь. Исторические записки. М., 1975, т. 2, с. 137)
В стражу Крысы на юную госпожу надели мо. Светильники горели тускло, но от взора Государыни не укрылась редкостная красота дочери Великого министра.
– Надеясь на вашу будущую благосклонность, я осмелился показать вам эту весьма далекую от совершенства особу, – сказал министр. – К тому же у меня была тайная мысль, что этот случай станет примером для грядущих поколений.
– О, я и не помышляла… Право же, я вряд ли заслуживаю. – отвечала Государыня, пытаясь умалить свое значение. Как молода и прекрасна была она в тот миг! Да и остальные обитательницы дома на Шестой линии были безупречны. И нельзя было не радоваться царящему в доме согласию.
Мать юной госпожи, лишенная возможности увидеть свое дитя в такой день, предавалась отчаянию, и министр из жалости хотел было пригласить и ее, но тут же передумал, опасаясь, что ее присутствие возбудит нежелательные толки.
В доме на Шестой линии даже самые обычные церемонии проходили с необыкновенным размахом, но, не желая отягощать вас подробным описанием, я многое опускаю, тем более что при свойственной мне вялой и несвязной манере изложения повествование может стать слишком утомительным.