Сайсё-но тюдзё слышал, что министр готов пойти на уступки, но, помня обиду, держался с прежним безразличием, хотя и не проявлял интереса к другим женщинам. Порою им овладевала такая тоска, что «было, увы, не до шуток» (137), но, очевидно, слишком сильно было в нем желание стать советником, прежде чем он снова встретится с кормилицей, с таким презрением отнесшейся когда-то к его светло-зеленому платью.

Неопределенное положение сына удивляло и тревожило Великого министра.

– Если дочь министра Двора уже не занимает твоих мыслей, – говорил он, – следует подумать о ком-то другом, тем более что соответствующие намеки были сделаны со стороны Правого министра и принца Накацукаса.

Но юноша молчал, почтительно склонившись перед отцом.

– Возможно, я не вправе говорить об этом, ибо в свое время тоже не захотел последовать мудрым наставлениям отца. Однако теперь я вижу, что эти наставления достойны того, чтобы им следовали не только мы, но и наши далекие потомки. Люди могут истолковать твое унылое одиночество по-своему, решив, что тебя тяготит какая-то тайная печаль. Боюсь, что в конце концов, влекомый предопределением, ты окажешься во власти какой-нибудь ничтожной особы и станешь предметом для насмешек, так что останется лишь с сожалением вспоминать о том, какие надежды возлагались на тебя когда-то. Как бы высоки ни были твои помышления, не все в жизни подчиняется человеческим желаниям, всему есть пределы, и не стоит поддаваться тщетным соблазнам.

Я вырос во Дворце и никогда не был свободен в своих действиях. Жизнь моя подчинялась множеству запретов, и я старался не допускать ни малейшей оплошности, понимая, что любой неверный шаг повлечет за собой утрату доброго имени. Но, несмотря на все предосторожности, я был обвинен в безнравственном поведении и попал в немилость. Незначительное положение в обществе не может служить оправданием для распущенности и потворства собственным прихотям. Разумеется, самые мудрые люди теряют голову из-за женщин, ежели искушение слишком велико, а рядом нет никого, кто помог бы сохранить душевное равновесие. История знает немало подобных примеров.

Отдав свое сердце недостойной женщине, ты можешь не только опорочить ее имя, но и навлечь на себя ее гнев, которого бремя будет отягощать твою душу в грядущих рождениях. Впрочем, не стоит отчаиваться, даже если почему-либо был сделан неправильный выбор и ты оказался связанным с женщиной, которая тебе не по душе, с недостатками которой ты не можешь мириться. Постарайся и в этом союзе видеть хорошее, а не дурное. Можно примириться с супругой ради ее родителей, а ежели родителей нет и она лишена всякой опоры в жизни, пусть жалость к ней поможет тебе простить ее недостатки, если таковые имеются. Главное – стараться думать не только о своем, но и о ее благе. В этом и проявляется подлинная мудрость.

В последнее время у Великого министра оставалось довольно досуга для того, чтобы делиться с сыном своими соображениями по этому поводу.

Однако юноша и помыслить не мог о том, чтобы, последовав его совету, хотя бы на время отдать свое сердце другой. Это казалось ему преступлением, за которое он вечно будет в ответе.

Девушка тоже печалилась, видя удрученное более обычного лицо отца, и, чувствуя себя виноватой, сетовала на горестную судьбу.

Она притворялась спокойной и беззаботной, но в сердце ее жила тайная грусть. Иногда, не в силах более сдерживать своих чувств, юноша писал к ней трогательно-пылкие письма. «На кого решусь положиться…» (264) – вспоминалось девушке. Женщина искушенная заставила бы себя сомневаться в искренности его чувств, она же, читая его письма, лишь радовалась, находя в них подтверждение тому, что волновало и ее душу.

– Принц Накацукаса имеет виды на сына Великого министра, – говорили дамы, – кажется, уже и переговоры по этому поводу ведутся…

Министр Двора мрачнел с каждым днем.

– Вот что говорят в мире, – тихонько сообщил он дочери. – Какая неслыханная черствость! Очевидно, Великий министр сердит на меня за то, что когда-то я не проявил должного внимания к его просьбе. Но не могу же я открыто признать свое поражение! Люди станут смеяться.

Увидев слезы у него на глазах, девушка не сумела сдержаться и тоже заплакала, стыдливо отвернувшись от отца. Нельзя было не залюбоваться ее прелестной фигуркой!

«Что же мне делать? – терзался министр. – Не лучше ли попытаться самому выяснить, каковы его намерения?»

Он вышел, а девушка, погруженная в раздумья, так и осталась сидеть у порога. «Отчего так легко текут слезы. – сокрушалась она. – Что подумал отец?» Тут как раз принесли письмо, и она сразу же прочла его, хотя, казалось бы…

«Как жесток, даже и не намекнет…» – подумала девушка, и горько ей стало чрезвычайно, но все же она ответила:

Больше она не написала ни слова, и юноша был в недоумении. Говорят, что он еще и еще раз перечитывал ее письмо, задумчиво склонив голову…