– Что, батюшка?

– А придержи ка, сынок, это свиристелку, да подол ей вздень. Роська! Подай вожжи!

Анька попыталась дернуться, но Лавр, без малейшего усилия удержал ее одной рукой.

– Ты!… Коза!… Облезлая!… На раненого!… Воина!… Руку!… Подняла!…

Каждое слово дед сопровождал хлестким ударом ременных вожжей. Анька сучила ногами и визжала.

– Он!… Семью!… Защитил!… Кровь!… Свою!… Пролил!… А ты!…

Анькин визг, казалось, вот-вот перейдет в ультразвуковой диапазон. Из дверей избы (видимо, и туда достал, наконец, Анькин голос) выглянула мать и, мгновенно оценив ситуацию, перехватила вожжи перемазанной в тесте рукой.

– Хватит, батюшка!

Дед взглядом искушенного ценителя окинул исполосованный Анькин зад и скептически изогнул бровь.

– Думаешь, хватит, Анюта?

– Хватит.
– Повторила мать.

– Ладно. В сарай ее! На хлеб и воду, пока жопа не заживет! А по вечерам - нужники мыть, благо у нас их теперь… Лавруха… Кхе, расстарался. В сарай! Теперь с тобой.

Указующий перст деда уставился на Первака.

– Ты хоть понимаешь, что только что из-под топора выскочил? Вижу, что не понимаешь. Так вот: раб, поднявший руку на кого-либо из хозяйской семьи, должен быть убит. И никакого послабления в этом у меня никто не получит! Сегодня тебе повезло, но в другой раз не повезет, так что, самое хорошее для тебя, если другого раза не будет. А чтобы лучше понял и другим объяснить мог… Роська! Сегодня же расскажи ему, как тебя судили!

– Слушаюсь, господин сотник!

– Вот-вот. Теперь ты, Михайла. Скажи ка мне, внучек, а чего это вокруг тебя все время всякая дурь происходит? Гляди, надоест мне, когда-нибудь.

Дед задумчиво покивал самому себе и вдруг рявкнул:

– Старшина Младшей стражи Михаил!!!

– Я, господин сотник!

– Приказываю! Уймись!

– Слушаюсь, господин сотник!

– Вот так-то. Кхе! Всё! Расходитесь!

Дед победно оглядел двор, молодецки расправил усы и вдруг заорал в сторону ворот:

– Илюха! Здорово! Заходи, ты чего, с делом каким, или на шум заглянул?

У ворот и вправду нерешительно топтался обозник Илья.

– Здрав будь, Корней Агеич… Я того… не вовремя, видать.

– Да проходи ты, чего от ворот орать, проходи!

Неловко косолапя, Илья потихонечку побрел в сторону деда, то и дело зыркая глазами по сторонам. Многолюдье и размах строительства явно произвели на него сильное впечатление.

– Ну, так что?
– Снова спросил дед, когда Илья приблизился.
– С делом пришел?

– И с делом и так, уважение, значит, выказать, и еще дельце малое имеется, и вообще…

– Ну, если с делами, то пошли в дом, не во дворе же нам.

– Благодарствую, Корней Агеич, дельце-то небольшое… Можно и во дворе. Я, это… Не гордый. У тебя, я вижу, забот полно… Строишься вот. Мне бы Михайлу… Михайлу Фролыча, вот.

Обычно бойкий на язык Илья, почему-то сделался робким и косноязычным. Было заметно, что он чего-то опасается, и не знает, как приступить к разговору.

– Так ты к Михайле?

– Ага… То есть и к тебе тоже, Корней Агеич. А к Михайле, вроде бы как, с твоего дозволения. Ну, в общем, как ты повелишь… Но я со всем уважением, ты не подумай чего.

– Михайла, поди сюда!

– Здравствуй, Илья.

– Здрав будь, Михайла Фролыч… Такое вот дело… Я тебе это…

Илья совсем засмущался, и уставился в землю, комкая в руках какую-то тряпицу, извлеченную из-за пазухи.

– Илюха, да что ты, как ушибленный?
– попытался приободрить обозника дед.
– Вроде бы и трезвый. Чего робеешь-то?

– Да больно уж дело такое… ты только за обиду не прими, Корней Фролыч, ой, Корней Агеич.

– Кхе! Ну, совсем потерялся. Ты часом не свататься надумал? А то у нас тут уже одно сватовство было. Кхе! Слыхал поди, как невеста голосила? Так не свататься?

– Бог с тобой, Корней Агеич, я женат давно. И детишек…

Илья снова замолк, а потом, набрав в грудь воздуха выпалил:

– Вот, Михайла, принес. Спасибо тебе, выручил, век благодарен буду.

Илья вытянул к Мишке руку ладонью вверх. На развернутой, наконец, тряпице лежал кипарисовый нательный крестик, который Мишка дал обознику для проведения обыска на языческом капище.

– Кхе! Возвращаешь, значит?

– Корней Агеич, ты не подумай чего, я со всем уважением…

– А свой крест где?
– Дед грозно нахмурился, но Мишка видел, что он вовсе не сердится.

– Вот.
– Илья похлопал себя по груди.
– Как вернулся, так сразу новую веревочку спроворил.

– Ага! Зазорно тебе, значит, с моим внуком побрататься?

– Да Христос с тобой, Корней Агеич, как можно? Честь для меня великая, только я-то вам зачем?

– Честь, говоришь? А ну, снимай крест!