Как раз мысль про «замыленный глаз» Лере понравилась особенно, и она решила уточнить:

– Слушай, а этот твой настоящий мужчина, он, случайно, не из вашей среды? Наверное, тоже специалист по червям?

Ага, тетушкины щеки порозовели, значит, так оно и есть.

– Ну и что? Это не мешает ему быть отличным человеком. А твоя восходящая звезда, он тебе даже ребенка завести не позволяет, это же вообще дикость!

Как это не позволяет? Что за чушь говорит Нина и откуда она это взяла? Тепло, которое последние два часа плескалось внутри, нежными лапками трогало Лерино сердце, вдруг затянулось вокруг него в тугой обжигающий узел, и теперь этот узел царапал грудь и мешал дышать.

Похоже, Нина сама поняла, что зашла слишком далеко, и оставила в покое эту чертову раковину с ненужной пеной. Она стояла, медленно загребая ладонями тающие хлопья, словно хотела что-то поймать, но так и не поймала.

– Прости меня, – сказала тетя, с расстроенным лицом повернувшись к Лере. – Я не хотела портить тебе настроение, вообще ничего не хотела портить. Просто меня преследует ощущение, что Макс абсолютно твой человек. Ну как это у вас в театре – смотришь и понимаешь, что пьеса про этих вот двоих, да? А они этого не знают и все ходят кругами… как дураки какие.

Узел в груди не исчез, но будто чуть-чуть ослаб, совсем капельку, поэтому Лера смогла наконец вдохнуть и даже сказать:

– И ты решила выйти на сцену и все расставить по своим местам. Так не бывает.

– Бывает! Именно так я и поступила лет в семь, когда меня привели на новогодний спектакль. Там какая-то закаляка всем пакостила, интриги плела, а Чебурашка или кто там был, не помню, этого в упор не видел. Ну я и вышла ему объяснить, никто даже охнуть не успел.

Лера неожиданно даже для самой себя расхохоталась, живо представив это зрелище. Решительная Нина с прыгающей на затылке пружинкой или без нее, но походка, сжатые губы, строгий взгляд – все это она видела совершенно отчетливо.

– Бедная закаляка, бедный Чебурашка… – Лера никак не могла остановиться. – И как же они выкрутились?

– «Девочка! Спасибо тебе, конечно, большое, но ты не права». А уже весь зал ногами топает и орет: «Права, права, она плохая!» У тетки, которая Чебурашку играла, лицо такое злое-злое, а голос добрый-добрый, но в нем металл… В общем, театралка из меня не получилась. Сваха тоже…

Лера вышла из подъезда и оглянулась на знакомые окна. Так и есть, две руки, маленькая и большая, энергично замахали ей вслед. Это была незыблемая семейная традиция Валевских – так они провожали папу, и Лере время от времени доставался кусочек ежедневного ритуала. Положа руку на сердце Лера могла признаться, что ей это нравилось.

Да, и вот еще что – она вдруг поняла, кого ей напомнил заяц-меланхолик в витрине. Вылитый Алик Гухман, совершенно бесцветный и, несмотря на молодость, почти лысый. Самый талантливый мальчик на их курсе. Он не переставая острил, а Лера не переставая хохотала. Его называли язвой, а Лера удивлялась – ну разве бывают язвы с собачьим выражением глаз? И она не сразу поняла, что такой взгляд предназначался только ей.

К собакам она относилась с нежностью, но мужчина с глазами собаки? Нет, такой ей не нужен. И вообще, влюбленность Алика казалась Лере еще одним ну просто жутко смешным приколом. Дура. Алик уехал из страны, и когда Лера услышала новость, то вдруг разревелась. Единственный раз он заставил ее плакать, но так и не узнал об этом.

Точно, у зайца был взгляд брошенного щенка. Лера купила ушастого, и он немного повеселел.

Они с Митей прожили вместе почти шесть лет, но никакой, даже самой завалящей семейной традицией так и не обзавелись. Похоже, взращивание этого довольно редкого «фрукта» требовало немало усилий и внимания, сам по себе он заводиться не желал.

Что у них еще не заводилось? Ах да: «Муж тебе и ребенка заводить не разрешает»… Ну уж это было абсолютной ерундой, Лера сердито потрясла головой, пытаясь вытряхнуть из памяти глупую Нинину фразу. Можно подумать, что речь идет о какой-нибудь живности.

Но откуда Нина это взяла?

В тот день Лера с Митей были на обычной студенческой вечеринке – много дешевого вина, чуть-чуть какого-то салатика в пластмассовой коробке. В общем, все это абсолютно не имело значения, потому что главным были разговоры, споры, приколы и музыка.

Лера лишь пригубила темную жидкость, отдающую подгнившими яблоками, и поставила пластиковый стаканчик на стол. Ей и без бодрящего напитка было хорошо и весело.

– Ты чего не пьешь? – спросил Митька и, не дожидаясь ответа, в секунду проглотил вино. Салат тоже пах не очень аппетитно, но Лера все равно съела немного, вспомнив, что за весь день выпила только чашку кофе. Домой, в свою съемную квартирку, они вернулись за полночь. И, как оказалось, очень вовремя, потому что Лерин желудок стало выворачивать наизнанку.

Когда она, обессилевшая и с зеленым лицом, вернулась в их единственную комнату, Митька напоминал скакуна, загнанного в тесное стойло.

– Ты что? Залетела?! – прогремел он, на минуту остановив свой бег по кругу.

Лере было так плохо, что она лишь кивнула и почти упала на диван.

– Как ты могла! Залетела и рада! Ты меня спросила, хочу я этого ребенка или нет?

Лера тупо смотрела в незнакомое лицо и пыталась сообразить, при чем здесь какой-то ребенок.

– С чего ты взял? – Она чувствовала, как к горлу снова подкатывает тошнота.