— А покажи мне индейца, Рома.

Я в растерянности оглядываюсь на Манко Капака. Нет, определённо нельзя давать детям поблажки, враз на голову сядут. И чуть не смеюсь вслух. Старый индеец быстро скидывает майку и втыкает под налобную повязку перо — судя по виду куриное, но для импровизации сойдёт. Что касается камуфляжных штанов, то им позавидовал бы и сам Чингачгук Большой Змей.

— Оле, амиго! — старый Манко входит в кадр, приветственно подняв свободную от оружия руку.

— Это он говорит тебе: «привет, друг» — перевожу я.

— Здравствуйте, дедушка индеец. — вежливо здоровается Олежка, и я уже еле сдерживаю смех. Дети обычно сразу видят суть. Даже если Манко Капак водрузит на голову перья всех кондоров в округе, он останется дедушкой.

Длинный мелодичный сигнал, и я улавливаю — Гауя дала его нарочно, чтобы поторопить меня и одновременно дать это понять ребёнку. Все всё понимают…

— Всё, Олежка, у меня нет времени. В другой раз поговорим подольше.

— А скоро?

Я вздыхаю.

— Этого я не знаю. Понимаешь, мы же живём не на Земле, и прилетаем только тогда, когда нужна наша помощь.

Мальчик снова кивает, нимало не сомневаясь в правдивости моих слов. Ясен пень, всё это давно известно любому, смотревшему японские мультики… Но я так же ясно вижу его огорчение.

— Ты прилетай, ангел Рома, — тихо, серьёзно говорит мальчик. — Я буду ждать.

Транспортный кокон выгружает меня довольно высоко, и я круто пикирую к собственному дому. Сетка, загораживающая входной проём, резко опускается и тут же поднимается, едва впустив меня внутрь.

— Ага, а вот и наш папа прилетел! — Ирочка придерживает Мауну за руки, облегчая ей ходьбу, точь-в-точь как это делают и человеческие женщины. Впрочем, наша дочура уже почти не нуждается в поддержке. Ангельские младенцы учатся быстро, и период ползанья у них очень краток. Несколько дней, и в нашем жилище будет маленький живой ураганчик.

Верещащий живой кулёк обрушивается мне на голову, вцепляясь всеми лапками в волосы. Нечаянная радость искренне рада появлению хозяина.

— Ну здравствуй, здравствуй, зверь!

Ирочка уже подходит ко мне, мягко снимает летучую соню с моей головы.

«Ну здравствуй, здравствуй, муж мой» — я ощущаю на губах тот самый щекочущий поцелуй. Как пёрышком.

«Я вернулся» — возвращаю жене поцелуй с процентами. С огромными процентами…

— А у нас есть сюрприз для папы.

— Какой? — но я уже вижу-ощущаю. — Да не может быть!

— Да, да, — Ирочка улавливает, что я уже уловил — Оно. Первое слово.

Все младенцы разумных во всех населённых мирах, говорящие звуком — а другие нам пока неизвестны — и где у детёнышей имеется мать, начинают свои речи одинаково — «мама». Почему? Ну неужели непонятно? Во-первых, мама — это самое первое и самое главное в жизни любого младенца. А во-вторых, слово «мама» у всех говорящих вслух максимально адаптировано к речи младенца. У человеков вот это именно «ма-ма», лепет-мяуканье человеческого младенца. А у ангелов этакий чирикающий звук.

Но мне нужны доказательства.

Я перевожу взгляд на сидящую на полу нашу любимую дочуру.

— А ну-ка скажи папе! Скажи папе!

Малышка не против. Чего не сделаешь ради папы?

— Рома! — коротко и чётко произносит она, протягивая ко мне свои ручонки. — Дай!

Ребёнок говорит «дай» по-русски, и мой ангельский лик стремительно утрачивает своё ангельство, принимая выражение типичного балбеса.

— Че… чего? — я тоже перехожу на язык предков. От обалдения, разумеется.

— Ага, а вот и второе и третье! — смеётся Ирочка — Теперь процесс пойдёт!

— Охренеть! — подтверждает кроха необратимость начавшегося процесса. И, глядя на мою вконец одуревшую физиономию, Ирочка валится с ног от хохота.

— Ой, не могу!

Ну а чем я, собственно, удивлён? Голосовой аппарат ангелов не чета человечьим неуклюжим связкам. Если же учесть, что очень, очень скоро моя дочура будет владеть и телепатией… Всё. Вот теперь точно придётся бросать ляпать, не думая.

— Ах ты моя говорунья! — подхватываю я на руки свою дочь.

«Посмотри на эту композицию, Рома. Прелесть, правда?»

«Ничего…» — я оглядываю композицию взглядом матёрого искусствоведа. — «Определённо хорошо, да»

Мы гуляем по выставке скульптур, как бы это поточнее выразиться… в общем, импрессионного постсоцреализма — примерно так бы назвали данное направление земные искусствоведы, привыкшие на всё развешивать ярлычки. Ирочка решила всерьёз заняться моим просвещением, и я определённо начинаю входить во вкус.

Мы передвигаемся от одной скульптуры к другой. Народу на выставке довольно много, но и работ масса. Сколько, кстати?