Шрифт:
Семь тысяч сто восьмидесятый смотрит мне в глаза, не опуская взора. Ну, наглец!
— Ты дури нажевался, что ли?
— Пятьсот двадцать пятый, ты главный инженер проекта. Если ты сейчас скажешь, что это энергореактор, я рассмеюсь тебе в лицо.
Я просто не нахожу слов.
— Да, да, и не смотри так. Я никогда не сказал бы тебе того, что скажу сейчас, если бы не был припёрт к стенке. Это бомба, Пятьсот двадцать пятый. Натуральная кварковая бомба, причём неслыханной мощности. Этого не понимают мои монтажники, но ты это знаешь точно.
Я молчу. Мне нечего сказать. Потому что всё правда.
— Говори ещё.
— А что говорить? Это двенадцатизначные полагают, что Повелитель Вселенной вечен и бессмертен, и правит уже многие тысячи кругов…
— Боюсь, двенадцатизначных не волнуют такие вопросы, если они вообще знают о существовании Великого и Мудрого.
— Ну хорошо, пусть восьмизначные. Но мы, высшие разряды, точно знаем, что остаётся незыблемым и вечным лишь титул. Конкретные же носители этого титула меняются, и в последнее время весьма часто.
— Достаточно, Семь тысяч сто восьмидесятый. Ты уже наговорил столько, что плазмотрон для тебя будет просто мечтой.
Скрежещет, царапает напильник по стеклу — мятежник смеётся.
— Я тебе не двенадцатизначный. Боюсь, Санитарам не удастся порезвиться надо мной. И несколько ребят последуют за мной в жерло плазмотрона. Так что отключи свои диктофоны, Пятьсот двадцать пятый. Мы крепко связаны между собой. Моя смерть — твоя смерть.
Наглец садится в моём присутствии, удобно привалившись к стене.
— Да, так на чём мы остановились? На быстрой смене Повелителей Вселенной, кажется. Похоже, последние Повелители стараются это исправить. Взять в заложники целую планету — не такая уж плохая мысль, если разобраться.
Я вздрагиваю. Что ж… Выходит, не одному мне приходят в голову правильные мысли.
— Но вечного ничего не бывает, Пятьсот двадцать пятый. И последний Повелитель Вселенной станет действительно последним. Мы сами готовим свою смерть, и заодно смерть всей планеты.
— Твои предложения?
Мятежник смотрит перед собой неподвижным взглядом.
— Я не знаю. Давай думать вместе. Если бы всё шло нормально, можно было бы утешать себя рассуждениями — на мой век хватит. Но эти дефекты… Как только реактор запустят на обкатку, всем Истинно Разумным конец. А если Бессмертные узнают о действительном состоянии объекта, конец нам обоим.
Он поворачивает голову ко мне.
— Надо сделать так, чтобы от реактора остался пустой выгоревший стакан. И мы при этом оказались ни при чём.
— Как?!!
— Не знаю! Думай, начальник. И я буду думать.
Я размышляю. Да, он прав. Похоже, другого выхода нет.
— Но нас всех отправят в плазмотрон, не разбираясь.
Мятежник невозмутим.
— Возможно, не отправят, если вина не будет доказана конкретно. Не те нынче времена, чтобы зря жечь ценные кадры. Кто будет работать?
— Но всё равно это будет лишь отсрочка.
— Вся наша жизнь — отсрочка, Пятьсот двадцать пятый. Я не прав?
Вспышка света!
Я открываю глаза, и сквозь медленно тающие остатки пятен вижу глаза моей жены.
«Ты видела, родная?»
«Естественно. Ты вот что, Рома… Тебе надо поговорить с папой, причём срочно»
«Папе Уэфу сейчас и так тяжко, времени нет совсем»
«Ничего, для тебя найдётся. Завтра же»
«Завтра у тебя трудный день…»
«После моего учёного совета устроим сеанс связи. А сейчас спим!»
— А вот защекочу-защекочу!
Мауна радостно, заливисто хохочет, перехватывая папину руку всеми четырьмя конечностями, имеющимися в наличии. Что до крыльев, так на спине уже имеются изрядные бугорки, оглянуться не успеем, как полетит наша дочура…
— А вот я тебя везде-везде!
Нечаянная радость обиженно сопит на своей икебане-насесте. Она только что лишилась очередного пера и несказанно переживает. Ничего, зверюха, потерпи. Скоро, совсем скоро маленькая Мауна не будет тебя обижать, а будет ласкать и играть с тобой до упаду.