Шрифт:
Алексей поджидал у поваленного дерева с приготовленными карандашами и бумагой. Обняв любезную «Акулину», он усаживал ее на дерево, как за парту, извлекал из охотничьей сумы собственноручно изготовленные картонки со всеми буквами алфавита и вешал очередную на ветку. Сегодня это была буква «У».
Они усаживались рядышком, Лиза брала карандаш и с превеликим усердием принималась водить им по бумаге. Алексей старался не менее, то и дело беря руку девушки в свою, направляя линию. Головы их оказывались совсем близко, и Алексей невольно переводил взгляд от бумаги на золотистый локон, вьющийся вкруг нежного ушка. А на бумаге тем временем являлось во всей красе чудесное имя «АКУЛИНА»….
Лето, между тем, пролетело незаметно.
Настала осень золотая,Природа трепетна, бледна,Как жертва, пышно убрана…В казакинчике и теплом полушалке, Лиза все так же сидела на поваленном дереве, только в руках у нее была книга Н.Карамзина «Наталья, боярская дочь», из которой она читала по складам, но довольно сносно. Алексей Берестов, одетый уже тоже по-осеннему, расхаживал перед нею, слушая и удовлетворенно кивая. Вот Лиза закончила чтение, подняла глаза на барина – как, мол?..
Алексей истинно был в изумлении, порывисто подошел к девушке.
– Акулина, ты просто чудо! – воскликнул он. – У нас учение идет скорее, чем по ланкастерской системе!
– Нужто скорее, барин? – лукаво сказала Лиза.
– Теперь мы будем переписываться!
Алексей рассмеялся, крепко обнял ее – и тут уж они поцеловались…
Назавтра Берестов во весь опор скакал по лесной дороге, торопясь к месту свиданий. День был ясный и холодный. Осенний лес осыпал его багряной листвой.
Вот и знакомое место. Алексей спрыгнул с коня, подбежал к дереву, сунул руку в условленную расщелину и извлек свернутую четвертушку простой синей бумаги. Развернул.
«Милый барин, – прочел он каракульки своей любезной, – вечор читала твою книгу да в голову нейдет думала про свою судьбу. Зачем я тебе простая крестьянка когда все барышни по тебе сохнут. Нещасная твоя Акулина.»
Алексей прочел письмо, улыбаясь, но под конец погрустнел, присел на дерево и задумался. Было тихо, осенние листья падали с дерев. Вот он тряхнул головой, бережно спрятал письмо Акулины, достал свое, написанное заранее, положил его в расщелину, вскочил на коня и ускакал.
Тогда из-за густого можжевелового куста поднялась Настя, втайне исправлявшая должность почтальона, подбежала к дереву, достала из расщелины барское письмо и быстренько скрылась в лесных зарослях…
…И вот уже Лиза, укрывшись от посторонних глаз в беседке, зачитывала верной наперснице письмо Берестова к Акулине:
«Мой ангел! Ты уже изрядно продвинулась в чтении.
Приспело время познакомить тебя со стихами.
Посылаю тебе строки из сочинения Константина Николаевича Батюшкова, с коими я совершенно согласен.
Я помню голос милых слов,Я помню очи голубые,Я помню локоны златыеНебрежно вьющихся власов.Моей пастушки несравненнойЯ помню весь наряд простой,И образ милой, незабвеннойПовсюду странствует со мной.С тем и позволь обнять тебя, душа моя. А.Б.»
– Ах, Настя, как хорошо… – прошептала Лиза, прижимая листок к груди, – как я счастлива!..
В ясное, холодное утро Григорий Иванович Муромский, соблазнясь хорошею погодою, решил прогуляться верхом на своей куцой кобылке и рысью поехал на край родовых владений.
В окраинной роще он остановился, намереваясь отхлебнуть из фляжки, но тут увидел на расстоянии всего лишь пистолетного выстрела соседей своих: Ивана Петровича Берестова, гордо сидящего верхом, в чекмене, подбитом лисьим мехом, и сына его, Алексея Ивановича. Рядом с ними стремянный сдерживал три пары борзых. Все были в напряжении, как перед атакой.
Делать было нечего. Муромский, как образованный европеец, несколько протронул лошадь по направлению к противникам и учтиво их приветствовал.
Берестов отвечал с таким же усердием, с каковым цепной медведь кланяется «господам» по приказанию своего вожатого. Алексей по-военному четко кивнул, опустив подбородок к груди.
Муромский хотел уже с достоинством отъехать, как вдруг окрестности огласились пронзительными криками и оглушительным треском.
Весь этот шум производили дворовые мальчишки с трещотками, которые стали прочесывать кустарник. Заяц выскочил из кустарника и побежал полем. Берестовы и стремянный закричали во все горло, пустили собак и во весь опор поскакали следом.
Лошадь Муромского, не бывавшая никогда на охоте, испугалась и понесла. Бедный Григорий Иванович из последних сил сохранял осанку бывалого наездника. Доскакав до оврага, кобыла вдруг кинулась в сторону, Муромский не усидел и довольно-таки тяжело упал на землю. Кобыла, как только почувствовала себя без седока, тотчас остановилась, будто опомнясь.
Алексей в азарте продолжал с криком скакать за собаками и зайцем, а Иван Петрович, краем глаза увидав, что произошло с соседом, круто поворотил коня и поскакал к нему.