– Жаль, - Свиридов горестно покачал головой.
– Я думал, ты меня поймёшь, Василий Сергеевич. Хорошо, я подожду пару дней - обменяй золото на деньги, купи себе квартиру, что ли. Да и вообще - пока суть да дело, ты успеешь обеспечить себе безбедное будущее; мало кто вот так сразу сообразит, чем всё это кончится.

Он замолчал, и тут вдруг услышал странный звук - Алхимик не сразу понял, что его издал Зелинский, со свистом втянувший воздух сквозь стиснутые зубы.

– Придурок, - прошипел Мегабайт.
– Придушу гада, так твою мать…

Он бросился на Александра так стремительно, что тот едва успел встать с кресла.

Жёсткие пальцы Василия вцепились Алхимику в шею, и Саша увидел глаза друга. Из этих глаз, в которых всегда светились ум и ирония, сейчас напрочь ушёл разум - его сменили безумие и дикая злоба. Нет, не звериная, а просто нечеловеческая злоба. Умницы Зелинского больше не было.

– Убью, с-сволочь…

Они едва не опрокинули столик, рассыпав по полу золотые капли из полиэтиленового пакета. Мегабайт заваливал Сашу, силясь ухватить его за горло. "А ведь он действительно меня убьёт, - отстранённо подумал Свиридов, отдирая пальцы Зелинского от своей шеи.
– Какая глупость…".

Пытаясь сохранить равновесие, он оперся правой рукой о стол и внезапно нащупал статуэтку дракона, очень удобно лёгшую к нему в ладонь. В следующую секунду острая драконья морда с хрустом врезалась в бритую голову Мегабайта.

Зелинский обмяк, всхлипнул и повалился.

"Вася… - растерянно думал Алхимик, наблюдая, как из пробитого виска друга на паркет выбегает быстро густеющая струйка крови.
– Я же не хотел, Вася… Как же так…".

Он разжал пальцы - золотой дракон глухо стукнулся об пол, однако не упал, а остался стоять, задрав вверх окровавленную морду. Саша присел на корточки возле бессильного тела Василия, взял его за руку - пульса не было. "Надо позвонить в "скорую" - может, он ещё жив… И в милицию - как там сказал в фильме "Человек-амфибия" старик-индеец, отец Гуттиэре: "Полиция? Приезжайте на виллу "Долорес". Я убил человека…". Но сначала…".

Он сел за компьютер, вышел в Интернет, нашёл заветную иконку, открыл программу, установленную Зелинским полчаса назад, подогнал курсор к нужной строчке в меню запуска и нажал "Enter".

Санкт-Петербург, октябрь 2006

Мутное тяжёлое забытьё лопнуло и рассыпалось на тающие осколки. За окном висела сырая темнота - там дышало то самое время суток, когда самые отчаянные гуляки уже давно спят сном нераскаявшихся грешников.

Во рту горело, и тело казалось чужим, словно кто-то, издеваясь, приклеил к мозгу этот нелепый придаток с руками-ногами и всеми прочими деталями. Надо бы встать и пошарить окрест - а вдруг?
– да вот только он совершенно точно знал, что и в холодильнике, и во всех прочих сусеках шаром покати. Истреблено всё до капельки, а до рассвета (и тем более до открытия магазинов) - как до Китая пешком. "Беломор", правда, имелся, но это слабенькое утешение для истерично вопящих от последствий обильного возлияния внутренностей.

Очертания комнаты и рисунок обоев плыли перед глазами, и это зыбкое колыхание не прекращалось даже при смыкании век. Спасительный холодок от глотка воды жил какие-то секунды, а затем выжженная пустыня внутри снова властно вступала в свои права. Любое шевеление казалось безумием, а минуты капали и капали, беззвучно исчезая в прожорливой и вязкой тьме, заполнившей всё вокруг.

Однако сознание было на удивление ясным и чётким, каким-то даже прозрачным. И в этом холодном и отстранённом, несовместимом с мучавшимся телом сознании вдруг зазвучал Голос– размеренный и хорошо различимый Голос с неживым металлическим оттенком.

А когда до Вадима окончательно дошло, что этот непонятный Голос произносит вполне осмысленные фразы, более того, строки, связанные между собой и наполненные содержанием, страдалец вскочил и начал судорожно шарить в столе и на книжных полках.

"Листок бумаги! Листок бумаги и карандаш - полпланеты за клочок бумаги и огрызок карандаша! Только бы успеть, пока Голос продолжает звучать, потому что утром от этого магического речитатива не останется и следа!".

Неведомые боги сжалились - тетрадный лист, чистый с одной стороны, и шариковая ручка, пригодная для создания на поверхности бумаги загадочных символов, именуемых буквами, нашлись почти сразу. И настольная лампа послушно загорелась - едва ли не до того, как тихо щёлкнула кнопка выключателя.

Строчки быстро выстраивались одна за другой, без ошибок и исправлений - набело. И неудивительно: записать диктуемое - и всего-то делов! Какие уж тут муки творчества…

И он успел. Когда Голос смолк, лист был исписан сверху донизу - девять строф.