«Верхушка еврейской политической элиты хотя и пострадала от аппаратных пертурбаций, но, как ни странно, не так сильно, как можно было бы предположить», – заключает Г.В. Костырченко. «Основной удар в ходе чистки пришёлся по среднему, наибольшему в количественном отношении слою еврейской элиты – управленцам… а также журналистам, профессуре, другим представителям творческой интеллигенции… Именно эти, так сказать, номинальные евреи, несмотря на их почти полную оторванность от национальных корней, приняли на себя один из главных ударов в послевоенной кадровой чистке» [44] .

Впрочем, что касается научных кадров, статистические данные таковы: «в конце 1920-х евреи составляли 13,6% всех научных работников в стране, к 1937 этот показатель возрос до 17,5%» [45] , в 1950 он составлял 15,4% (25125 евреев среди 162508 научных работников СССР) [46] . – С. Марголина, оглядываясь из конца 80-х годов, заключает, что после войны, несмотря на размах кампании, «число высокообразованных евреев на высоких должностях оставалось всегда несоразмерно высоким. Но сравнительно с прежними "временами счастья" оно явно снизилось» [47] . – А М. Хейфец вспоминает «мемуарную статью одного из отцов советской атомной бомбы академика Будкера», как они с коллегами, ночами не спя, падая в обморок от напряжения, рождали для советского государства первую атомную бомбу, – и именно в дни преследования «космополитов», – и эти дни были «самыми вдохновенными и счастливыми» в жизни Будкера [48] .

Но если «среди награждённых Сталинскими премиями и в 1949 году, как и в прежние годы, оказалось значительное количество евреев», не менее 13%, то к 1952, по подсчёту С. Шварца, 6% [49] . (Данные же о числе евреев-студентов в СССР не появлялись в печати с предвоенного времени вплоть до 1963, почти четверть века; мы приведём их в следующей главе.)

А собственно еврейская культура, найдите, и без того слабо оживавшая после войны, в годы 1948-1951 была прикрыта и заглохла, прекращали субсидировать и закрывали ещё остававшиеся еврейские театры, издательства, газеты, книготорговлю [50] . Прекратилось в 1949 и международное радиовещание на идише [51] .

Послевоенное давление ощутили на себе и евреи на командных армейских постах, так что «к 1953 почти все генералы-евреи» и «около 300 полковников и подполковников были вынуждены выйти в отставку» [52] .

Пока арестованные еврейские лидеры сидели больше трёх лет на Лубянке, Сталин долго шёл осторожным шагом (в 1949 очень кстати для себя приобрёл и первую водородную бомбу). Он понимал, какую международную бурю рискует вызвать развязкой с ЕАК. Однако и понимал неразрывную связь мирового еврейства с Америкой, своим врагом от первых послевоенных лет, со своего отказа от плана Маршалла.

Следствие по делу ЕАК было возобновлено в январе 1952. Подсудимые «обвинялись в связях с "еврейскими националистическими организациями Америки", в отправках в эти организации "информации об экономике СССР"… в том, что "поставили вопрос о заселении Крыма и создании там еврейской республики"» [53] . Приговор был – к смертной казни 13 подсудимым: С.А. Лозовскому, И.С. Юзефовичу, Б.А. Шимелиовичу, В.Л. Зускину, ведущим еврейским писателям Д.Р. Бергельсону, П.Д. Маркишу, Л.М. Квитко, И.С. Феферу, Д.Н. Гофштейну, а также Л.Я. Тальми, И.С. Ватенбергу, Ч.С. Ватенберг-Островской, Э.И. Теумин [54] . И в августе – расстреляны втайне. (Член того же комитета Эренбург – «по лотерее», как он пишет, – не был даже арестован, также и многоувёртливый Давид Заславский. И после расстрела еврейских писателей Эренбург продолжал уверять на Западе, что они – живы, и пишут [55] .) – Разгром Еврейского Антифашистского Комитета сопровождался такими же тайными «дочерними» делами, было арестовано 110 человек, из них 10 расстреляно, 5 – умерли в ходе следствия [56] .

А с осени 1952 – Сталин пошёл открыто: начались аресты среди евреев; среди профессоров-медиков в Киеве в октябре 1952, а также и в литературном киевском кругу. Это сразу же разнеслось и среди евреев СССР и по миру. 17 октября «Голос Америки» уже передавал «о массовых репрессиях» среди советских евреев [57] . Советские «евреи были скованы смертельным ужасом» [58] .

И тут же вскоре, вослед, в ноябре, прошёл в Праге в сталинском стиле громко-«показательный» процесс Сланского, 1-го секретаря чехословацкой компартии, еврея, и группы государственно-партийных руководителей. Процесс имел открыто противоеврейский характер, с называнием «мировых руководящих» евреев, вроде Бен-Гуриона, Моргентау, – и уже в их упряжке американских лидеров Трумэна и Ачесона. Было 11 человек повешено, и среди них 8 евреев. Подводя черту, К. Готвальд сказал: «В ходе следствия и во время процесса… был вскрыт новый канал, по которому предательство и шпионаж проникают в коммунистическую партию. Это – сионизм» [59] .

Тем временем, ещё с лета 1951, втихомолку нагнеталось «дело врачей» – обвинение видных прикремлёвских врачей в преступном лечении вождей. Для Госбезопасности такое обвинение не было новинкой, уже в «бухаринском» процессе 1937 года в подобном же обвинялись профессор Д.Д. Плетнёв, врачи Л.Г. Левин, И.Н. Казаков, – и доверчивая советская масса уже тогда ахала от злодейского замысла. Не постеснялись теперь повторить тот же сценарий.

По составу обвиняемых «дело врачей», о котором потом многое узналось, поначалу не было акцией исключительно антиеврейской: там состояли и крупные русские врачи. Дело действительно питалось общим психозом Сталина, его боязнью заговоров, подозрительностью к врачам, особенно при ухудшении его здоровья. Видных врачей арестовывали группами, начиная с сентября 1952. Следствие развёртывалось с жестокими избиениями подследственных, дичайшими обвинениями – и дальше всё больше переходило в версию «шпионско-террористического заговора при связях с иностранными разведками», «американские наймиты», «диверсанты в белых халатах», «буржуазный национализм», – а значит, остриём против евреев. – (Конквеств «Большом терроре» прослеживает эту отдельную трагическую линию: высокопоставленные врачи. В 1935 ложный бюллетень о смерти Куйбышева подписали: наркомздрав Г. Каминский, И. Ходоровский, Л. Левин. В 1937 они же – столь же ложный бюллетень о смерти Орджоникидзе. – Да уже от их знания тайны – что могло их ждать дальше, кроме собственной смерти? – Конквест пишет: доктор Левин ещё с 1920 сотрудничал с ЧК, «работал с Дзержинским, Менжинским и Ягодой… "я видел… доверие ко мне со стороны руководителя такого учреждения"… Можно фактически считать Левина… членом круга сотрудников Ягоды в НКВД». – А уж поблизости читаем и нравоучительное: «Среди видных врачей, выступавших [в 1937] против [профессора медицины] Плетнёва и подписывавших яростные резолюции с нападками на него, находим имена М. Вовси, Б. Когана и В. Зеленина – тех, кто… в 1952-53 сами пошли под пытки в МГБ по "делу врачей-вредителей"», как и другие два врача, Н. Шерешевский и В. Виноградов, давшие требуемую экспертизу по смерти Менжинского [60] .)

3 января 1953 «Правда» и «Известия» опубликовали сообщение ТАСС об аресте «группы врачей-вредителей». Обвинение прозвучало тяжёлой угрозой для советского еврейства – и тут же, по глумливому советскому обычаю, от видных советских евреев стали вынуждать подписи под письмом в «Правду» – с резчайшим осуждением козней еврейских «буржуазных националистов» и одобрением правительства. Под письмом было собрано несколько десятков подписей. (Подписали, в частности, М. Ромм, Д. Ойстрах, С. Маршак, Л. Ландау, В. Гроссман, Э. Гилельс, И. Дунаевский. Эренбург сперва не подписывал, нашёл в себе смелость написать письмо Сталину: «попросить Вашего совета». Изворотливость требовалась непревзойдённая. Ему-то, Эренбургу, ясно, что «еврейской нации нет» вообще, единственный выход – ассимиляция, еврейский национализм «неизбежно приводит к измене»; но и что предложенное ему письмо могут опасно истолковать «враги нашей Родины». Однако: «я сам не могу решить эти вопросы»; но если «руководящие товарищи передадут мне… [что моя подпись] желательна… [и] полезна для защиты Родины и для движения за мир, я тотчас подпишу» [61] .)