Снежная почта
вернуться

Житинский Александр Николаевич
Шрифт:

Дерево

Я жизнь проживу такую,какую смогу.Когда мое сердцевырвется на бегу,Когда тишина наступит,и упадет звезда,Вырастет деревоиз моего следа.Я жизнь проживу —дыханье закончит вдох,Чтоб я, даже мертвый,последний шаг сделать мог,Чтобы упасть лицоми слышать, как за спинойВытягивается деревотонкоенадо мной.Я жизнь проживу такую,какую смогу.Лица не сберечь —сердце свое сберегу,Корнями сосудовопутанное в клубок,Чтобы взошло мое семя,и деревом стал росток.

Клоун

Ты знаешь, что клоуны – самые грустные люди?А клоун со скрипкой – философ, чудак, нелюдим.Не надо смеяться, когда он дурачиться будет!Посмейся немного – он снова сегодня один.Ледышка, синичка, ты рано отвыкла от цирка!Пройдем за кулисы. Философ сложил чемодан.Он едет домой, а дома уборка и стирка,Он спрятал парик и щеки оттер от румян.Пока он идет по проходу, прощаясь со львамиИ кланяясь тиграм (им тоже невесело жить),Оттайте, ледышка! Он хочет увидеться с вами,А впрочем, не стоит. Ведь клоуну надо спешить.Но если хотите – свою он продолжит работу,Чтоб вы рассмеялись, он снова наденет парик.Но вот не выходит, не получается что-то.Он к желтым опилкам и свету арены привык.А здесь за кулисами он, словно жалкий любитель,Размахивает руками, фонтаны пускает из глаз…Ходите в театр, синичка! Шекспира цените!Стихи изучайте! А цирк – для детей, не для вас.

«Я не отвечу, промолчу…»

Я не отвечу, промолчуИ в темноте прихожейЛицо улыбке научу,На бабочку похожей.Пускай садится на уста,Пуста и бесполезна,Как тень кленового листаНа желобе железном.Пускай покажется такой,Обманывая душу.Я буду вежлив и покойПечалью не нарушу.Я буду тихим, как во сне,И пить я буду в меру,И так счастливо будет мнеПо вашему примеру.И так покойно и легко,Что удивлюсь послушно,Услышав где-то далекоСвой голос равнодушный.

«Ты спросишь, почему…»

Ты спросишь, почемуТревожно так на свете?Тебя я обнимуИ не смогу ответить.Твоих касаясь векГорячими губами,Скажу, что этот векЕще не прожит нами.Скажу: веселой будь!Им хорошо живется.Скажу: когда-нибудьВсе в мире утрясется.Добавлю, может быть,Уже неторопливо,Что детям нашим житьДостанется счастливо.

Не горюй!

Вахтангу Кикабидзе

Не горюй!Наша жизнь – не награда.На нее обижаться не надо.Лучше выпей сухого вина,Чтобы краше казалась она.Лучше песню запой да спляши,Чтобы стекла вокруг задрожалиОт неловких движений души,Отыскавшей отраду в печали.Не горюй!Горевать – это просто.Ты мужчина высокого роста.У тебя благородство и честь,И друзья неподкупные есть.Так пусти эту чашу по кругу,Осуши нашу радость до дна!Мы в глаза поглядели друг другу.Не горюй!В них надежда видна.

Три послания другу

В.П.

1.

Сегодня чертова погода.С чего начать мне разговор?Друзей все меньше год от года,Но это, право, не в укорТебе, мой друг необходимый.Тебя я потерял давно,Поэтому мне все равно,С кем проведу я эту зиму.Сегодня снова, как тогда,Висят на небе провода,Вовсю оттаивают стекла,Запахло гриппом и цингой,Дорога черная намоклаИ шевелится под ногой.Весна накапливает ярость,Она в конюшне застоялась.Я написать тебе готовЗа десять лет десяток слов.Мой слог понятен стал и скучен.Добропорядочность в крови.Как говорит мой визави,Я протяженностью измучен,Ленивый, как портновский метр.Но впрочем, ты не геометр!Мы говорили слишком тихо.Теперь совсем не говорим,Как будто кончилась интрига,Любовник цел и невредим.Мы говорили слишком тонкоИ, зная подлинность стихов,От разговоров ждали толка,Как возвращения долгов.Теперь и это надоело!Ищу цитаты то и дело,А на дворе стоит февраль,И календарь открыл кавычки.Пишу статьи, ломаю спичкиИ мне Онегина не жаль.Он перепутал все на свете,Явившись мне в кордебалете.И я спешу, пока могу,На целый год наговориться.Я тоже у тебя в долгуИ в девятнадцать, и под тридцать.(Предельный возраст для мечты,Как говорил когда-то ты).Теперь, немного успокоясь,Я в прошлом, как в воде, по пояс.Опять я вспомнил анекдот.Неужто это все пустое?Вот я пишу, как Дидерот,С оптимистической тоскою.Я научился рифмовать:Врагу – могу, собаки – враки.И все-таки был прав Бетаки,Он знал, что надо рисковать!А мы, невольники размера,Сложили свой иконостасОт Кушнера и до ГомераПротянутый, как ватерпас.Но восхищения не видно.Мы ретроградствуем в тиши.Ты приуныл? Тебе обидно?Молчи, скрывайся и… пиши!Пиши! И тут не оговорка.Чужие строчки, как свои.Бреши, критическая сворка!Я кинул кость тебе, возьми!Моя не виновата Муза,Она пока не член Союза.Вольнонаемная она,И этим, видимо, сильна.Старик, прости мне этот слог.Я лучше выдумать не мог.Зато вовсю повеселился,Я целый месяц не писал.Как говорится, бес вселилсяИ графоманией связал.На самом деле, я серьезноПишу тебе, пока не поздно.Итак, я начал о погоде,Но закругляться надо, вроде.У нас готовится весна.А что у вас, на Ординарной?Облеплен снегом столб фонарный,Ему, конечно, не до сна.Сегодня я в своей тарелкеСижу, как снайпер в перестрелке.Сегодня снова, как тогда,Когда нас не было на свете,Горланили повсюду дети,Был праздник, падала звезда,Был праздник. Медною трубойОн выводил такие звуки!Дрожали губы, пели руки,А рядом жили мы с тобой.

2.

Я думал, что тебя теряю.Дождавшись, наконец, письма,Теперь я тихо повторяю:«Какая долгая зима!»И в этом тихом восклицаньеСлились февральские ветра,И праздники, и прорицанья,И разговоры до утраС самим собою на бумаге,Осточертевшие бедняге!Мы пробираемся впотьмах.Нас мучит дьявольская пытка.Казалось бы, еще попытка,Еще один, последний взмахПера – и формула готова.В ней, как всегда, всего три слова.Любовь, свобода и покой…По-прежнему в руках – синица,Свобода борется с тоской,Покой? Покой нам только снится.Мы говорим: когда-нибудь!Но мальчики в кудрявых космахТолпой загадочной, как космос,Затопчут незаметный путь.Подальше от возни мышиной!Стихи раздавлены машиной,Их убирают на чердакШпион, редактор и дурак,Садятся рядышком за столикДурак, шпион и алкоголик,Все трое дышат в телефон:Дурак, редактор и шпион.Тебя, невольный сын эфира,Списали временно в резерв.Ты, как монах, ушел из мира,Пощекотав немного нервТишунину и иже с ними,Друзьями тихими моими.Ты скажешь, как всегда: эпоха…Все перепуталось… ПораМолчать от вздоха и до вздоха,И завтра будет, как вчера.А я отвечу, что дела,Что денег нет, но все в порядке.Решаем вечные загадкиНад вечной плоскостью стола.Казались противоположныПодходы наши: ты стратег,Я тактик. На посылки ложны,И здесь решает третий снег,Который медленно, но верно,На одинаковых правахОбъединяет нас навечно,Как дождь в кривулинских стихах.И почта давняя по кругуФевральскую минует вьюгу,Но только за четыре дняДоходят письма до меня.… Читатель мой! Храни бумаги!Пускай они лежат в пыли,Как в трубку свернутые флагиНа корабле вдали земли.Храни их так, на всякий случай,На случай гибели летучей,Когда придется среди скалТревожный передать сигнал.Или когда на горизонтеЗемля распахивает зонтик,Чтобы ими, словно благодать,Сигнал победы передать.Храни бумаги и записки,Стихи подальше убирай,И в тайны нашей перепискиНеукоснительно вникай.Биографические знаки,Приметы времени и местВесьма полезны для зеваки,Которых пруд пруди окрест.Но ты, внимательный читатель,За ними душу примечай.Душа бессмертна. (Это кстати,Чтоб ты, приятель, не скучал.)Старик, сегодня тишина.Твой третий снег лежит на крыше.Что ты ответил – он не слышал,Ему подробность не важна.Он слышал – как. Он бессловесен,Но зная музыку твою,Ему других не надо песен,Как оттепели – февралю.Итак, я завтра уезжаю,Портфель вещами нагружаю.Героя худенькая теньКачнется за стеклом вагонным.Лечу в Москву по перегонам,И лень писать, и думать лень.Полезна эта терапияОт искусительного змия,И, если истина в вине,Она пользительна вдвойне.

3.

… Всю ночь на полке боковойБолтался я полуживой.Какой-то пьяный мужичокКричал про сельское хозяйство,Где «произвол и разгильдяйство»А я никак заснуть не мог.Как будто заново родившись,Два века повернув назад,В Москву я ехал, как Радищев,Глубокой думою объят.Москва меня встречала сольюБез хлеба. Соль – на мостовой.Я удовольствовался рольюСмешаться с уличной толпойПо улицам и переходам,По эскалаторам метро,Несомый бережно народом,Как по течению – перо.Вокруг дышала и рвалась,Теснилась, путалась, дралась,Стонала, дергалась, теклаСреди бетона и стеклаПо Пушкинской и по Неглинной,Кузнецкий вверх, Петровка – вбок,Потоком, саранчой, лавиной,Мильоном рук, мильоном ног,Как твой мотыль в стеклянной плошке,Который рыбам – для кормежки,Передо мной, во мне, слепаПлыла толпа, толпа, толпа!..Валерка, я не видел глаз!Их блеск божественный угас,Подернутые мглой тумана,Как птичьей пленкой, как белком,Без мысли, даже без обмана,Глаза брели себе пешкомИ взгляды мертвые своиТащили сзади, как шлеи.… И вправду, было очень сыро.Снег навалил до самых плечА после, вроде дезертира,Смываться начал, таять, течь.Месил я жирные дорогиИ в «Юность» обивал пороги.Сказали (пара реверансов,Чтоб мне пилюлю подсластить),Что, мол, в чести у ленинградцевМанера – отчужденным бытьИ прятаться за ширмой слов,Когда хоть в петлю ты готов,Что это грамотно, но скушно…А впрочем, встретили радушно.Какой-то юноша с тетрадкойЖдал очереди на разносИ думал, видимо, украдкой,Что он бессмертное принес.Тут некогда сидел и я,Но вреден возраст для меня.Все строки – вольные, святые,Простые, сложные, худыеУже написаны давно.Мы повторим их, если сможем,И аккуратно в стол положим,Где им уютно и темно.Вот комментарий мой к письму:Москва, мещанская столица,Блестит, ласкает, веселитсяВ своем стоглавом терему.Советский труженик – в порядке,Как ангел. Крылышки торчат.И только юноши в тетрадки,Строчат. О чем они строчат?О чем строчат они ночами,Обуреваемы речами?О чем строчим и мы с тобой,Поэт необходимый мой?Необъяснимая тревога,Как чернила, разлита.Война ли, дальняя дорога,Полосатая верста?И волосатый страх на телеРодной, незнаемой страны,А ты еще – про Вигорелли!Смотри, как бы тебя не съелиНа масленицу, под блины.И каждая статья – как рана,И каждый слух долбит висок.Как летчик, выйдя из тарана,От смерти мы на волосок.А наши четверо детейЕще не знают новостейДругих, – как мир устроен честно,В нем ни войны, ни страха нет.Повсеместно и прелестно:Ночью – темень, днем – светИ эта строчка в февралеПогасла угольком в золе…Февраль 1970 г.