Шрифт:
Композитор сел за фортепиано и заиграл. Леша с партнершей запели. Текст Леши был совершенно уголовный. Певица его задушевно увещевала. Я должен был вступить после слов: «Нужно было расколоться, но нет, не могу».
Они попели минут десять, и Леша красиво исполнил:
– Нужно бы расколоться, но нет, не могу…
Я выпрыгнул на сцену, как чертик из коробочки. Есть такая детская игрушка на пружинке. Публика насторожилась, увидев милицейскую фуражку. Я раскрыл рот как только мог, чтобы пропеть свое слово, и тут у меня отвалились усы.
– Я же тебе говорил, что он все врал про физику! – закричал в первом ряду какой-то голый молодой человек. – Он артист!
Я поспешно поднял свои усы и приложил их обратно к губе под носом. Придерживая усы одной рукой, я рявкнул голосом Шаляпина:
– Встаньте!
Старушки в аудитории поспешно вскочили на ноги.
– Да я не вам! – сказал я, обращаясь к старушкам. Они продолжали стоять, как заколдованные.
Певец Леша встал и посмотрел на меня исподлобья.
– Двинь ты ему и чеши! – посоветовал певцу тот же парень.
Певец пошел на меня, как медведь. Не знаю, может быть, так и полагалось по либретто. Но мне это не понравилось. Я отступил на шаг и провел рукой по бедру.
– У меня пистолет, – пропел я. – Он заряжен.
– Врет! – убежденно выкрикнул парень.
Композитор от растерянности продолжал наяривать на фортепиано. Старушки скорбно молчали. Я ужасно разозлился, что мне этот тип не верит, вытянул указательный палец в виде пистолета и громко пропел:
– Кыхх!
Леша, видимо, был настоящим актером. Он жил по законам сцены. Поэтому он без звука рухнул на пол. А я совсем вошел в азарт.
– Ну, кого еще? – заорал я и повернулся к композитору. Тот прекратил играть и поднял руки вверх. Все старушки тоже подняли руки вверх. Голая молодежь была в восторге.
– Следуйте за мной! – победоносно закончил я, повернулся и ушел.
За мной последовали композитор и певица. Леша продолжал с минуту лежать для убедительности, а потом встал, раскланялся и тоже ушел. Старушки, крестясь, принялись покидать аудиторию.
Бедный Мулин, вероятно, кусал себе локти, когда услышал об этом моем триумфе. А композитор сказал, что я рожден для оперной сцены.
Вода
Раздался звонок, и я открыл дверь. На пороге стоял мужчина в шлеме мотоциклиста. Он вызывающе посмотрел на меня и сказал:
– Я ваш сосед снизу.
– Очень приятно, – сказал я.
– А мне не очень приятно, потому что у меня течет.
– Что именно у вас течет? – предельно вежливо осведомился я.
– Вода. С потолка. Я приехал, а она течет. Вот пойдемте, посмотрим.
Я охотно согласился, хотя при желании мог представить себе, как она течет.
Мы спустились на восьмой этаж. По лестничной площадке прохаживался какой-то тип в пижаме и шлепанцах.
– Акт будем составлять или как? – спросил он мотоциклиста.
– А что такое?
– Вчера молотком стучал, а сегодня протечка. На мотоцикле разъезжаешь, а у меня два часа течет. Долото куда-то запропастилось, а то дверь тебе надо было сломать, вот что!
– Значит, и у вас течет? – обрадовался мотоциклист. Я тут ни при чем. Это все девятый этаж! Посмотрим сначала у меня, а потом к вам.
Потолок у мотоциклиста был красивый, как акварель. Он плакал крупными, увесистыми слезами.
– Побелка пятнадцать рублей, мытье полов – пять, – резюмировал Седьмой этаж.
Я мысленно умножил на два, и мы спустились ниже. В квартире на седьмом этаже шла оживленная полемика, в которой участвовали хозяйка с шестого этажа и жена типа в шлепанцах.
– Вот он! – сказали Седьмой и Восьмой, вводя меня в квартиру, как арестанта.
– Господи! Что за люди! В такой момент! – сказал Шестой этаж. – У нас же дитё купают! Оно же простудиться может!
На ходу оценив ущерб, мы двинулись на шестой этаж. Купание было в полном разгаре. Всем пришлось включиться. Мотоциклист следил за температурой воды. Седьмой этаж давал советы, а я поддерживал головку дитя на нужном уровне.
Вокруг было очень много воды.
– А что это пятый этаж молчит? – задумчиво сказал тип в шлепанцах, посмотрев на пол. Судя по количеству воды на полу, поведение пятого этажа, действительно, представлялось загадочным.
Шестой этаж, довольный результатами купания, выдал нам сухую обувь, и мы пошли дальше.