Шрифт:
«Дорогая Елена Петровна! В прошлый раз мне заплатили за выступление 14 руб. 50 коп., тогда как моя ставка, утвержденная министерством культуры,27 рублей. Прошу Вас произвести перерасчет и выплатить мне недополученное. Моя ставка предусматривает надбавку за „мастерство“ и „народность“.
С уважением Л. Орлова».
Так что недалеко ушла «Пропаганда советского киноискусства» от больничного листка Театра им. Моссовета. И как А. Бобровский во Внукове, Ф. Раневская возмутилась, но уже по другому поводу:
– Какой ужас! Любочка, видимо, опять без денег. А этот ее бездарь Гришка столько лет ничего не снимает и сидит на ее шее. И тоже «народный»!..
94
«Бездарь» – не «бездарь», а «Любочка» действительно иногда, будто в шутку, – пишет Кушниров, – жаловалась:
– Ну что это! Работаешь на износ, а он все время планы строит, полеживает да заседает где-то, за мир борется…
И хотя. повторяем, это произносилось как бы в шутку, всем становилось жаль «работающую на износ» актрису.
Может, со времени этого недовольства, если оно действительно существовало, актриса, как утверждает племянница режиссера Г. Карякина, стала подсчитывать разницу в своих и супружеских доходах.
И будто она, племянница, когда Орловой уже не стало, видела на ее столике бумажку, на которой подробнейшим образом было записано, сколько получил Александров за статью в газете и сколько она, Орлова, за очередные гастроли…
А они становились для актрисы все тяжелее. Та же пресса теперь утверждает, что уже не «как бы в шутку», собирая в очередной вояж свой счастливый когда-то «гастрольный» чемоданчик, Орлова вздыхала:
– Не знаю, чем петь буду…
Не берусь утверждать, что Любовь Петровна вздыхала именно об этом, но ее довольно вместительный «гастрольный» чемоданчик был «счастливым» буквально – не просто как талисман. Актриса демонстрировала нам его с писателем В. Поляковым (одним из авторов «Карнавальной ночи»), когда Александров привез нас во Внуково по делам:
– Когда-то я приезжала с гастролей, ставила этот чемоданчик перед Григорием Васильевичем, – тот при этом тоже вздыхал, – он открывал его, а чемоданчик был полон денег…
А теперь, уже не зная, «чем петь будет», Орлова, вспоминает александровская племянница, притворно охая, вздыхала:
– Все пою, пою – то уголь надо купить, то забор на даче сделать…
И, чтобы не кончать этот абзац на грустной ноте, еще одно тогдашнее «недовольство» актрисы, комическое, хотя высказывалось оно на полном серьезе:
– Все время хочу узнать истинный вкус Уны Чаплин в одежде, но когда ни приеду – она опять в «беременном» платье… Никакого толка от этих поездок!
Как известно, Чаплин, которому пошел уже седьмой десяток, умудрился стать отцом восьмерых, рождаемых практически ежегодно, детей.
95
«В одном провинциальном городке, – рассказывает Д. Щеглов, – женщина проводила на войну мужа и двух сыновей. И в честь каждого недалеко от дома посадила по тополю. Деревья прижились. А сыновья и муж погибли. Тополя растут быстро. У каждого было имя, повадки и голос, который женщина узнавала, когда налетал ветер. Она знала, что они ее слышат, и разговаривала с ними. Прошло время, тополя стали совсем большими, они закрывали дом от дороги, от летевшей с нее пыли. Никакой другой пользы от них не было. Это женщине объяснили те, кто пришел к ней с топорами и пилами: дорогу расширяли, тополя надо было уничтожить. В тот день ей удалось уговорить рубщиков, и они ушли. Она ходила к какому-то начальству, рассказывала про мужа и сыновней, ее хмуро и недоверчиво слушали и говорили, что ничего сделать не могут. Она знала, что когда начнут рубить, сердце у нее разорвется. Об этом и написала в своем письме.
А через несколько дней в город приехала Орлова. После концерта она показала местным бонзам (устроившим ей грандиозный по районным масштабам прием) письмо вдовы, и все решилось за пару минут. Тополя оставили в покое».
96
В конце 60-го года, едва оправившись от неудачи с «Русским сувениром», Орлова получила письмо из Парижа от сестры Лили Брик и жены Луи Арагона Эльзы Триоле:
«Милая Люба, простите, что без отчества… мне хочется, чтобы вы приехали в Париж посмотреть одну пьесу… Я бы для вас ее перевела.
Пьеса особенная. Она смонтирована из писем Бернарда Шоу и актрисы Патрик Кэмпбелл, из сорокалетней переписки между ними. Диалог – это их настоящие слова, взятые из переписки.
…В этом сезоне Жак Кокто перевел пьесу на французский, и она идет в Париже с большим успехом в постановке самого автора Джерома Килти. Играют Пьер Брассер и Мария Казарес, играют блестяще.
В пьесе всего две роли – для Вас и, скажем, кого-нибудь вроде Черкасова… («Которого, – подумала, наверное, Орлова – опять придется упрашивать на коленях». – Ю. С.)
«Очень рада, что „Милый лжец“ прошел успешно, что угадала возможности Орловой… что Александров не подгадил». Вместе с Э. Триоле рад этому и ее муж Л. Арагон.
Пьеса – «Милый лжец», или «Лгун», или «Враль»…
Зря переводить не хочу. Если вам нужна новая пьеса, приезжайте и посмотрите. Может быть, есть такая возможность и желание? А?
Пока я не остыла?
Как живете, как играете? Я о вас всегда справляюсь у приезжающих. Их сейчас великое множество. Пора и вам с мужем – опять я забыла отчество, беда! – вспомнила: Григорием Васильевичем – съездить к нам.
… Напишите… Будьте, по возможности, счастливы.
Эльза Триоле».Однако сестра Лили Брик и жена Арагона не представляла, сколько волнений и беспокойств доставит ей эта затея. Во-первых, полной неожиданностью стала для нее режиссура «Милого лжеца» самим Александровым.
«Во всяком случае, – писала она сестре, – я вовсе не мечтаю, чтобы пьесу поставил Александров, не посмотрев здешней (парижской. – Ю. С.) постановки. Ничего не получится».
Но Александрову, лично знавшему Б. Шоу и П. Кэмпбелл, незачем было катить в Париж и смотреть на играющих их Брассера и Казарес. Режиссер предпочитает лишний раз съездить с Орловой в Швейцарию, к Чаплину, который знал героев «Милого лжеца» еще лучше, чем он, и целый вечер показывал гостям любимые привычки Шоу и Кэмпбелл. Знала ли об этой поездке Л. Брик неизвестно, но она попыталась успокоить свою сестру: