Вечером третьего июня Рожер очнулся ото сна и собрался было спуститься ужинать, как вдруг увидел, что гарнизон замка к чему-то готовится. Все, за исключением часовых, точили оружие и чинили доспехи. Дворик был заполнен толпой вновь прибывших рыцарей. Один из них и рассказал Рожеру, чего они ждут.

— Поступило сообщение, что мосульское войско видели уже в одном дне пути от Антиохии.

Вожди ожидают, что оно будет здесь завтра вечером. Настал наш последний час. Полководцы решили попытаться взять штурмом южную стену в том месте, где она поднимается на высокий холм. Кое-кто говорит, что среди турок есть предатель, который поможет нам преодолеть стену. Все лучшие воины армии собрались в замке Танкреда, чтобы положить начало штурму. Если им удастся ворваться в город, они будут пробиваться к Мостовым воротам и попытаются открыть их изнутри. Мы должны быть в полной готовности. Как только заслышатся звуки битвы, нам следует тут же начать атаку со стороны моста. Если не управимся к рассвету, вожди разрешили каждому отступать в порт Святого Симеона. У вас в лагере что-нибудь осталось? Если да, то принесите сюда до наступления темноты, чтобы все было готово к бегству на побережье.

— Ничего у меня нет, кроме постели, да и та здесь, — ответил Рожер. — Слава богу, моя жена уже на борту корабля. Если начнется отступление, я возьму только щит. Не знаете, есть ли в замке священник? Мне бы хотелось до начала боя получить отпущение грехов.

— Сам епископ Пюиский будет здесь еще до того, как мы закончим ужин. Мы можем шуметь сколько угодно. Пусть враг думает, что у нас идут приготовления к бегству. Но сюда бы следовало прислать дюжины священников, чтобы они как следует подкрепились перед бегством!

Рожеру это последнее замечание не понравилось, потому что священники смотрели в лицо опасности чаще, чем любой другой участник похода, а многие и сами были храбрыми воинами. Но часть пилигримов отправилась на Восток лишь для того, чтобы с них сняли отлучение от церкви, а некоторые бежали от суда и позора. Такие люди всегда издевались над духовенством. Вскоре он на ходу пробормотал исповедь священнику, который едва ли что-нибудь понял, поскольку был одним из говоривших по-немецки лотарингцев герцога Готфрида, но все же отпустил ему грехи. Потом юноша принялся за обе щеки уписывать ужин; если дело обернется плохо, ему не доведется поесть до самого порта Святого Симеона, расположенного в двух днях пути. Свою постель он решил оставить в замке: тащить ее с собой в отступление было невозможно, а если город все же будет взят, мешок ему понадобится для чего-нибудь получше.

После ужина Рожер занял место на помосте. Скрыть от глаз турок, что осаждающие собираются переезжать, было невозможно, и обращенная к реке северная стена была заполнена солдатами. Гарнизон крепости был уверен, что пилигримы готовятся в дорогу. Отчасти это было верно. Турки кричали и пели от радости, празднуя победу. Все к лучшему, подумал Рожер. Тем меньше воинов останется на южной стене.

В полночь многие неверные отправились спать, и на северной стене стало спокойнее. Желудок Рожера переварил ужин, и юноша уныло подумал о том, что два дня придется отступать и сражаться с пустым брюхом. Наверняка штурм отменят; кто же решится на измену накануне подхода подмоги? Он попытался разглядеть белую стену цитадели, возвышавшуюся над южной стеной, но глаза были бессильны разглядеть что-то в темноте летней южной ночи. Город спал, и слышался лишь собачий лай, сначала дружный, а потом распадавшийся на отдельные голоса. Он так привык к этому собачьему хору за восемь месяцев… Вдруг с юго-востока донесся крик, и то был не заунывный фальцет неверных или гнусавый вопль греков, но глубокий, звонкий и громкий воинский клич Запада! Люди во дворе встрепенулись, и кто-то настежь распахнул калитку позади замка. На склоне холма загорелись факелы. Рожер принялся медленно спускаться по лестнице и присоединился к товарищам. Больше не нужно были следить за Мостовыми воротами. Скоро они будут колотить мечами в их деревянные створки. А сейчас люди выскакивали в узкую калитку, и в темноте у северного края моста постепенно вырисовывалась маленькая фигурка коня. Он услышал чей-то глубокий голос, нараспев читающий латинское благословение, и вспомнил слух о том, что сам епископ Пюиский возглавит эту атаку, потому что все графы и герцоги будут участвовать в штурме. Он занял свое место среди пеших рыцарей, стоявших лицом к всадникам. Их задачей было захватить надвратные башни, пока остальные будут штурмовать сами ворота. Наверное, он был здесь единственным, кто ни разу не принимал участия в захвате французских или итальянских городов и не знал, как за это взяться. Он наклонился, чтобы подтянуть ремни, стягивавшие штаны у голеней, но тут стоявший за ним человек рванулся вперед и чуть не повалил его. Тем временем в городе нарастал шум, и огни с каждой минутой приближались. А затем, перекрывая крики, прозвучал звонкий клич: «Deus vult!», и рыцари, повторяя его, ринулись в темноту.

Рожер ощупью шел вперед, держа над головой щит, и вскоре присоединился к толпе воинов, ломившихся в ворота и вызывавших на бой засевших наверху турок. Из бойниц летели стрелы и осколки камней, но у оборонявшихся уже не было времени кипятить воду, а сомкнутые над головами атакующих огромные западные щиты создавали для них надежный заслон… Когда ворота распахнулись, Рожер внезапно ослеп от яркого света, заливавшего сводчатый проход в стене. Громкий крик «Ville gagnee!» [43] вырвался из глоток собравшихся у моста пилигримов — это значило, что штурм закончен и настала пора грабить. Рожер, прыгнув на темную лестницу левой привратной башни, услышал грохот копыт. Это епископ Пюиский вел всадников в город.

Он первым стал подниматься по винтовой лестнице, которая, конечно, как назло, вилась направо, так что не прикрытый щитом бок оказывался под ударом. Лестница упиралась в запертую дверь, но следом уже поднимались другие паломники, возглавляемые каким-то слугой с топором в руках. Дверь выломали, и Рожер прыгнул внутрь. Он опустил меч, оказавшись в маленькой, квадратной, совершенно пустой комнате с точно такой же дверью напротив и лестницей, ведущей на крышу. Обороняющиеся успели бежать, но противоположная дверь запиралась изнутри, и враги не сумели закрыть замки. Рожер толкнул дверь и оказался на переходе крепостного вала. Вершина стены тонула в темноте, и он не решился двинуться по галерее, но в этот момент кто-то с факелом залез на крышу, и Рожер увидел, что стоит в пустом переходе, ведущем к запертой двери противоположной башни. Вскоре ее тоже взломали топором, за ней оказалась еще одна пустая комната, и тут до него дошло, что защитники стен бежали по крепостному валу и укрылись в цитадели, заперев за собой двери. Стены Антиохии были возведены весьма хитроумно. Толстые двери перекрывали доступ с вала в башни, внутри которых проходили лишь винтовые лестницы. Все было продумано с таким расчетом, чтобы атакующих, преодолевших внешнюю стену, можно было обварить кипятком из внутренних помещений и перестрелять с верхних ярусов башен. Но когда пилигримы открыли огромные Мостовые ворота, эти ухищрения оказались ни к чему.

Видимо, защитники стен спешили укрыться в цитадели, но все же следовало в этом убедиться, и Рожер со своим небольшим отрядом прошел по валу до башен, высившихся у ворот Святого Павла, пока не достиг края обрыва, за которым вздымалась цитадель. Они посоветовались и решили, что сделали вполне достаточно и давно пора поискать добычи. Арбалетчик, поигрывая в темноте топором, согласился постоять у ближайших к цитадели запертых дверей и пообещал поднять тревогу в случае внезапной вылазки, а остальные по винтовой лестнице спустились в город.

Рожер осторожно пробирался по узкому переулку, прижимаясь спиной к стенам домов и держа над головой щит; хотя защитники стен быстро поняли, что все кончено, и бежали еще до того, как началась погоня, в самом городе все могло обернуться иначе. Здесь жило много неверных, да и часть гарнизона стояла на постое в частных домах. Проснувшись от шума битвы, турки инстинктивно схватились за оружие и выскочили на улицу. На узких, извилистых переулках и во двориках, карабкавшихся по склону холма, началась резня не на жизнь, а на смерть.