— О чем ты спрашиваешь? — задыхаясь, произнесла она. Его ровный голос был ласков.

— Куин был бы тебе прекрасным мужем.

— Куин? — машинально переспросила Джиллиан.

— Да. Он такой же золотой, как ты, девочка. Добрый, мягкий и богатый. Его семья будет тебя лелеять.

— А как насчет твоей?

Невероятно — она осмелилась спросить его об этом!

— Насчет чего?

«Лелеяла бы меня твоя семья?»

— Какая она, твоя семья?

Его взгляд был ледяным.

— У меня нет семьи.

— Совсем? — нахмурилась Джиллиан. Конечно же, где-то у него есть какие-нибудь родственники.

— Ты ничего обо мне не знаешь, девочка, — тихо напомнил Гримм.

— Ну, поскольку ты все время суешь нос в мою жизнь, думаю, у меня есть право задать несколько вопросов.

Джиллиан пристально взглянула на него, но было слишком темно, чтобы можно было что-то рассмотреть. Как ему удается так сливаться с ночью?

— Я перестану совать свой нос. И нос я сую лишь тогда, когда ты, похоже, намереваешься попасть в беду.

— Я не все время попадаю в беду, Гримм.

— Ну, — отмахнулся он нетерпеливо, — и когда ты выйдешь за него замуж?

— За кого? — вскипела Джиллиан, нервно теребя складки платья. Луна спряталась за тучами, и Гримм сразу же пропал из виду.

Его жуткий бестелесный голос прозвучал с мягкой укоризной:

— Попытайся следить за разговором, девочка. За Куина.

— Древком Одина…

— Копьем, — поправил он с тенью удивления в голосе.

— Я не выйду замуж за Куина! — гневно заявила она в темный угол.

— А за Рэмси?

Тембр его голоса опасно понизился.

— Или он так хорошо целовался, что уже уговорил тебя?

Джиллиан сделала глубокий вдох, затем выдохнула и закрыла глаза, моля небо, чтобы оно ниспослало ей выдержку.

— Девочка, тебе придется обвенчаться с одним из них. Этого требует твой отец, — спокойно сказал Гримм.

Джиллиан открыла глаза. Хвала всем святым, облака снесло ветром, и можно было снова различить контуры его фигуры. В тени стен стоял человек из плоти и крови, а не какой-то мифический зверь.

— Ты один из тех, кого вызвал сюда мой отец, так что, полагаю, я могла бы выбрать и тебя, не так ли?

Гримм покачал головой, это движение смазал мрак.

— Не вздумай сделать этого, Джиллиан. Мне нечего предложить тебе, кроме адской жизни.

— Может, это ты так думаешь, но, может быть, ты не прав. Может, если бы ты прекратил себя жалеть, то увидел бы все в другом свете.

— Я себя не жалею…

— Ха! Да ты погряз в этом, Родерик. Улыбке лишь изредка удается украдкой проскользнуть на твое красивое лицо, и, как только ты ее там заметишь, то сразу же гонишь ее прочь. Знаешь, в чем твоя беда?

— Нет. Но у меня такое чувство, что ты мне сейчас скажешь это, птичка.

— Умный ход, Родерик. Ты хочешь, чтобы я почувствовала себя глупой настолько, чтобы закрыть рот? Ну так не выйдет, потому что я и так чувствую себя глупой в твоем присутствии, так почему бы мне не сделать еще какую-нибудь глупость? Я подозреваю, что твоя беда в том, что ты боишься.

Гримм прислонился к каменной стене — с видом человека, который никогда не обдумывал слово «страх» достаточно долго, чтобы оно вошло в его словарный запас.

— И знаешь, чего ты боишься? — храбро наседала на него Джиллиан.

— Учитывая то, что я не знаю, чего я все это время боюсь, боюсь, ты ставишь меня в несколько невыгодное положение, — насмешливо произнес он.

— Ты боишься, что в твоей душе может возникнуть чувство, — торжествующе объявила Джиллиан.

— О, нет, я не боюсь чувств, девушка, — возразил он голосом, источающим темное, плотское знание. — Просто все зависит от того, какое это чувство…..

Джиллиан вздрогнула.

— Не пытайся сменить тему…

— …и если это чувство бушует ниже пояса…

— …перескакивая на обсуждение своих развратных…

— …тогда оно меня абсолютно устраивает.

— …и порочных мужских потребностей.

— Порочных мужских потребностей? — повторил он, пытаясь сдержать смех, прорывавшийся сквозь сжатые зубы.

Джиллиан прикусила губу. Она всегда из-за его дурной привычки заговаривать ее болтала лишнее в его присутствии и постоянно теряла голову.

— Мы говорим о чувствах — тех, что в голове, — холодно напомнила она.