В наступившей тишине проснулся и мгновенно набрал холодную силу резкий треск. Ригер обернулся на него — и замер перед стремительно приближающимся к нему нежданно громадным ворохом ветвей.

Избитое им дерево рухнуло, содрогнув землю и с размаху хлестнув по лицу замершего короля самым кончиком самой верхней ветки своей сухой кроны…

— …Мой король, ты цел? Да что же это?… Лекаря, да скорее же!… Говорили же, спилить все старые деревья! Глянь, какая труха!… Мой король, пойдём отсюда!… Да где же этот лекарь?!

Разноголосый шум, мелькание напуганных и участливых лиц. Жив.

Пока жив.

Ригер провёл рукой по щеке. На ладони остались следы крови.

— Ладно, ваша взяла, — треснувшим голосом прошептал король, невидяще глядя куда-то в гущу поломанных веток. — Легина пойдёт к вам.

Дворец отгудел своё. По всем углам Туэрди вдосталь нагулялись сквозняки слухов и охов. Шушукались не столько о неведомом злодее (в его существовании сомневались слишком многие), сколько о выходках Ригера. На обрушенное им дерево не ходил поглазеть только самый ленивый поварёнок, а среди придворных острословцев появилась мода здороваться вопросом "Ни-ко-го?", причём особым шиком считалось повторить исходную интонацию. Апогеем стало появление стишка о том самом предке нынешнего монарха, которому не удалось удержать корону "на своей голове, очень бедной голове". Его передавали друг дружке многозначительным шёпотом, как злободневную новость, а не как дело почти забытой старины.

За воротами же Туэрди волна слухов была пожиже и обсуждали там, в основном, детали собственноручной поимки королём дерзкого злоумышленника, забравшегося в королевскую сокровищницу. Впрочем, это обсуждение быстро сошло на нет: простой люд любил нынешнего монарха и был готов ждать от него и не таких подвигов. Жалели лишь, что король не расщедрился на публичную казнь преступника.

А невольная виновница всей этой кутерьмы так ничего о ней не узнала. Поднявшийся в тот же вечер сильный жар спрятал девочку от окружающего мира, уложив её в пуховую постель под тяжёлым балдахином. Легина покорно выпила положенное количество микстур, отдала положенную дань жаркому и вяжущему бреду ночей и в положенное время старенькая лекарша, почти безотлучно находившаяся всё это время при девочке, торжественно объявила о миновавшей опасности и разрешила принцессе вставать, а также принимать гостей, буде у неё появится такое желание. Легина равнодушно выслушала и эту новость, и прозрачную болтовню нянюшки о том, как хорошо нынче на улице, под весенним-то солнышком. Проснулся Рыжик, забавно вылез из-под складок одеяла и притрусил в руки к девочке. Нянюшка не преминула взять его живую возню в союзники, мол, правильно, Рыжик, поднимай хозяйку, хватит уж, и так сколько дней в постели провела. Легина промолчала и этот демарш. Нянька ушла к дверям комнаты шептаться, причем довольно раздражительно… К тебе пришёл мажордом, — вернувшись, очень мягко сказала она, причём настолько мягко, что Легина в очередной раз не смогла не подивиться её умению быстро менять голос… Он и раньше пытался прорваться к тебе, как будто не знал, что ты больна и что тебе не до него, — продолжала нянюшка. У Легины что-то вздрогнуло в груди, но она подавила это что-то… Так я, значит, скажу ему, чтобы он пришёл позже, — затараторила нянюшка.

— Вот ещё! — в комнату ворвался сердитый громкий голос. — Ты бы лучше, старая, окна открыла. И шторы тоже! Устроили тут… берлогу! Заперлись… как в склепе!

Всплеснув руками, нянька попыталась было помешать непрошенному появлению лорда Станцеля и его сердитому срыванию всех тех защит от сквозняков, которые она предусмотрительно понавешала в комнате больной. Без толку. Не обращая на неё внимания, лорд Станцель распахнул, наконец, створку окна и только тогда повернулся к растерянно щурившейся на яркий свет Легине.

— Хоть один умный человек тут, и тот собака! — пропечатал старик и благодарно дёрнул за ухо Рыжика, радостно лаявшего на устроенный им шум и тарарам. — Ну что, королевишна? Кто ж весной болеет? Последнее это дело. Глянь, какая на улице красотища, а ты тут упряталась в тряпишный мешок.

— Мне и тут хорошо, — Легина ещё подтянула на плечи одеяло. — Чего тебе надо?

— Как чего? Я пришёл проведать своего друга, — он сел на краешек кровати. — Вот если бы я болел, мне было бы очень приятно, если бы ты пришла меня навестить…

…Разговор никак не клеился. Лорд Станцель постоянно натыкался на новые и ещё сырые кирпичи, которыми девочка выкладывала стену между ними, но, не понимая причин, не пытался силой разнести досадную преграду. Легина же слишком хорошо помнила, что именно ему отец тогда кричал те слова… Дело немного пошло на лад, когда мажордом удивлённо заметил, что Легина сейчас выглядит не только худой и уставшей, но и повзрослевшей. Девочка оживилась и потребовала подробностей. В числе последних оказалось и разрешение короля на учёбу у чародеев. А так как по капризу судьбы и акустики королевского кабинета Легина тогда не разобрала, из-за чего отец вспылил, то эту новость она приняла гораздо лучше, чем самого лорда Станцеля.

— А как я буду учиться? И когда? Одна или с кем-то ещё? — засыпала она его нетерпеливыми вопросами.

— Э-э, не спеши, я всё тебе расскажу, — улыбнулся довольный лорд Станцель. — Когда? Вначале тебе надо будет поправиться. (Подавшаяся вперёд Легина даже кивнула). Как? Как и все остальные ученики чародеев. Я ведь даже сам видел их уроки. Занятно, право!…

Лорд Станцель долго рассказывал принцессе обо всём, что сам успел разузнать — благодарный ей за тот интерес, с которым она, в отличие от Ригера, выспрашивала его все собранные им сведения. После неожиданно полученного от Ригера разрешения он уже успел встретиться с Кастемой, получить от него согласие от лица всего Круга и оговорить многие детали. Жалко только, что в вопросе клеймёного вора Кастема проявил обычно несвойственное ему упрямство: Легина будет учиться вместе со всеми или вообще не будет учиться. Мажордом уступил…

Рассказывая о других учениках, лорд Станцель долго колебался, но всё же решился и осторожно открыл ей этот факт. К его сожалению, Легина восприняла его несерьёзно. Точнее, она не обратила на это никакого внимания, а излишне настаивать, привлекая его, мажордом не решился. Гораздо больше она заинтересовалась двумя своими будущими соученицами — Граженой, дочерью провинциального барона, и особенно Дженевой, бывшей плясуньей.

— Она правда была плясуньей? — широко распахнула глаза принцесса. — Как королевские лицедеи?