Ригер отпустил его. До утра вряд ли она его позовёт. Скорее всего, на рассвете. В это время человек ломается легче всего.

И, откинув мысли о Ясоте, он принялся заниматься обычными делами.

На рассвете проснулся и долго лежал в темноте, ожидая услышать звуки целенаправленных шагов Лишиена. Не дождавшись, задремал — и окончательно пробудился уже поздним утром.

— Мне ничего не передавали? — на всякий случай спросил он занимавшегося его утренним туалетом Лишиена.

— Ничего, мой король!

— Угу… Если что — сразу.

— Да, мой король! Всенепременно!

— Сводки готовы? Давай их сюда… Потом завтрак, потом!

После полудня, не выдержав, Ригер сам отправился в подвал. Но, оказавшись перед закрытой дверью, остановился, потоптался — и вернулся обратно. Он мог поклясться, что из-за тяжелой двери из цельных деревянных брусьев донёсся издевательский смех.

Вечером в ставке появился очередной местанийский гонец с посланием королю Ригеру от короля Эраиджи. В нём, как всегда, было набившее оскомину напоминание о подписанном совсем недавно "вечном мире". Но впервые не только это: Эраиджи предложил заключить перемирие, с намёком на личную их встречу для решения "удручающего положения дел к вящей славе и удовлетворению всех сторон". Ригер хохотал и зачитывал Лишиену те витиеватые обороты, в которых меж строк виднелось желание Эраиджи откупиться малым, чтобы не потерять всего.

Только вечером, уже в лёжа постели, Ригер вспомнил о Ясоте. Но ненадолго — ободряющие мысли о том, что противник дал трещину и теперь его легко можно будет додавить, временно отодвинули на задний план всё остальное.

На рассвете следующего дня к нему таки пришли. Лишиен тихонько разбудил короля и ввёл того самого капитана.

— Что? — обрывисто бросил Ригер.

— Да, мой король! — выпрямился вояка.

— Что — да?

— Она умерла, мой король!

Ригер откинулся на высокую подушку. Потом вскочил.

— Плащ, сапоги и моего лекаря!

На сей раз в темнице было темным-темно. У той же самой стены на спине лежала молодая чародейка. На её спокойном лице в мягкой улыбке дрогнули губы. В полуприкрытых глазах, направленных прямо вверх, ещё виднелся след того, что она увидела перед тем, как из одной темноты уйти в другую.

— Проверь! — приказал Ригер.

Тар-Легон опустился на колени перед ней и, не обращая внимания на свет, ещё исходивший от неё, принялся равнодушно и тщательно исследовать её глаза, лицо, шею… Ригер отвернулся.

— Готова, — поднялся лекарь.

— Сама виновата, — прошептал Ригер — и этим насмерть задавил что-то горькое и нежеланное, несмело поднимавшееся из глубин его сердца…

Первые сутки по возвращению домой Дженева полностью проспала. Когда она, наконец, приняла более-менее вертикальное положение и попыталась убедить себя, что рисунок солнечных полосок на полу означает вовсе не "далеко за полдень", в комнату в который раз заглянула Галка и иронично запела.

— Доброго денёчка, барышня! С приездом-то. Хорошо спалось-то?

Дженева едва подавила желание бросить в нахалку подушкой. Попробовала бы она сама вот так, галопом, несколько дней без продыху…

— Чего тебе? — промычала она.

— А хозяйка хочет-то видеть тебя.

— Зачем?…

— Не знаю-то. Но несколько раз ужо спрашивала.

— Ну пусть она ещё немного подождёт… — тяжело зевнула Дженева. — Неси всю тёплую воду, что есть в доме. Давай, давай, шевелись.

Приведя себя немного в порядок и почувствовав, что жизнь — тем более, молодая — не так уж и плохая штука, она прокрутила в памяти нужные страницы Этикета и отправилась к леди Олдери. Там ей пришлось пережить неискреннюю, хотя и убедительную, игру "как я рада видеть подругу своей племянницы после долгого отсутствия!" и заметно более искренний поток вопросов о её поездке. Вскоре Дженева поняла, что на самом деле интересует леди Олдери. Во дворце ходили упорные слухи, что чародеи уже знают, чем и когда закончится война. И леди Олдери нетерпеливо и исподволь теребила Дженеву, что знает она сама.

Расстались они недовольные друг другом: во взгляде леди Олдери читалось явное осуждение за скрытность; Дженева же немного разозлилась на неё: та вроде бы и внимательно слушала её, но понимала совсем не то, что она говорила.

Ну не знает она ничего! А придумывать что-то даже ради леди Олдери — нет уж, увольте!

Вернувшаяся из университета Гражена огорошила её ворохом новостей. Прежде всего, Керинелл, умница Керинелл, от которого все ждали, что он вот-вот войдёт в Круг, ни с того, ни с сего вдруг решил покинуть их. И даже вообще уехать из Венцекамня. Он ждал только возвращения Дженевы, чтобы устроить прощальную вечеринку.

Брутваль вернулся в домой. После последнего, откровенно гневного письма барона Трене он уже не смог и дальше оттягивать смену беззаботной жизни Венцекамне на бумажный труд в Астарендоуине. Уезжал толстяк грустный-грустный.

После начала военных действий занятия в университете пошли через пень-колоду. Среди школяров началась волна записываться в рекруты. Среди уже сделавших это Дженева с удивлением услышала имя семейного Лартниса.

Чародеи тоже почти забросили их учёбу. Но это и понятно, — глубокомысленно заявила Гражена, — им и так нынче хлопот выше крыши.