Я собирался воскликнуть то же самое, а потому потянулся вниз, где маленькая рука (как мне казалось, принадлежавшая жене) мягко касалась меня, и изумленно вымолвил:

— Цьянья… — Цаа, — отозвалась она с неменьшим изумлением. — Я чувствую, там, внизу… ребенок. Он балуется с моей… со мной.

— У меня то же самое, — ответил я. — Наверное, эти дети дожидались нас под одеялом. Что будем делать?

Я ожидал, что Цьянья предложит вышвырнуть ребятишек или даже сделает это сама да еще и поднимет шум, но вместо этого моя жена еще раз тихонько охнула, рассмеялась хмельным смехом и повторила мой вопрос:

— Что будем делать? А что, кстати, поделывает твой ребенок? Я ответил. — Мой тоже, — сказала Цьянья. — Нельзя сказать, чтобы это было неприятно. — Вот уж точно. — Их, наверное, этому специально обучают. — Но не для собственного удовлетворения. Мой, во всяком случае, слишком юн.

— Принц объяснил, что это делается для того, чтобы усилить наше удовольствие.

— А если мы сейчас прогоним детишек, так их еще, пожалуй, накажут.

Я передаю все эти реплики спокойным, бесстрастным тоном, но тогда наши голоса звучали совсем по-другому. Мы говорили сбивчиво, хриплым, возбужденным шепотом.

— А у тебя мальчик или девочка? Я не могу дотянуться, чтобы… — Я тоже не могу. А не все ли равно? — Нет. Голова гладкая, но лицо может быть красивым. Ресницы достаточно длинные, чтобы… ай! Ребенок меня щекочет ресницами!

— Они хорошо знают свое дело. — О, как утонченно. Интересно, каждый из них обучен только для того, чтобы… Я хочу сказать…

— Давай поменяемся и выясним. Детишки против перемены мест под одеялом не возражали, и мы от этого тоже не проиграли. Правда, губы нового ребенка оказались (или показались) более теплыми и влажными…

Короче говоря, не вдаваясь в излишние подробности, скажу, что очень скоро мы с женой принялись страстно обниматься и целоваться, тогда как дети вовсю продолжали заниматься нашими интимными местами. Когда возбуждение достигло предела, мы с женой соединились с неистовством самца и самки ягуаров; детишки же, доселе находившиеся между нами, закопошились поверх наших тел, усиливая удовольствие с помощью крохотных пальчиков и язычков.

Это произошло не единожды, но больше раз, чем я могу вспомнить. Едва лишь мы с Цьяньей делали паузу, чтобы передохнуть, дети сперва прижимались к нашим потным телам, а потом осторожно, нежно и деликатно возобновляли дразнящие ласки. Они перемещались туда-сюда, от жены ко мне и обратно — иногда по одному, иногда вместе, так что временами мною занимались и оба ребенка, и моя жена, а потом мы трое полностью сосредоточивались на Цьянье. Закончилось все только тогда, когда и она, и я уже окончательно выбились из сил и, пресытившись, провалились в сон. И пол, и возраст, и внешность наших ночных помощников так навсегда и остались загадкой. Рано утром, когда я проснулся, их уже не было.

Разбудило меня царапанье в дверь. Не до конца пробудившись, я встал, открыл ее и сначала не увидел ничего, кроме погруженной в предрассветный сумрак галереи. Но тут чей-то палец поскреб мою голую ногу. Вздрогнув, я опустил глаза и увидел Левую и Правую, таких же обнаженных, как и я сам. Девушки стояли на четвереньках (или, точнее, на «восьмереньках», чем снова напомнили мне краба) и с похотливыми ухмылками таращились снизу вверх на мою промежность.

— Хорошая штуковина, — сказала Левая. — Счастье.

— Как у него, — подхватила Правая, указав кивком остроконечной головы в направлении спальни старика.

— Что вы здесь делаете? — спросил я настолько свирепо, насколько это можно было сделать шепотом.

Одна из их восьми конечностей поднялась и вложила мне в руку кинжал Йокуингаре. Я уставился на казавшийся во мраке еще более темным металл и непроизвольно провел по лезвию большим пальцем. Металл и впрямь был твердым и острым.

— Как вам это удалось? — поразился я, ощутив прилив благодарности, почти любви, к живой диковине, копошившейся у моих ног.

— Легко, — сказала Правая. — Он кладет одежду рядом с постелью, — добавила Левая. — А это, — Правая указала на мой тепули, отчего я дернулся, — счастье. Я получаю счастье…

— А мне скучно, — подхватила Левая. — Делать нечего. Меня покачивает, вот и все. Я тянусь к одежде, шарю, нахожу нож.

— Она держит нож, пока я получаю счастье, — сказала Правая. — Я держу нож, пока она получает счастье. Она держит нож, пока…

— А сейчас что? — прервал я их объяснения. — Наконец он храпит. Мы приносим нож. Сейчас мы пойдем разбудим его. Снова получим счастье.

И близнецы, так рвавшиеся к «счастью», что даже не стали дожидаться моей благодарности, на манер краба поспешно удалились по темной галерее. Мне оставалось лишь молча порадоваться чудодейственным свойствам женского молока и, вернувшись обратно в спальню, ждать рассвета.

Придворные здесь, по-видимому, не относились к ранним пташкам, ибо за завтраком к нам с женой присоединился лишь наследный принц Цимцичу. Я объяснил пожилому принцу, что, поскольку наша миссия выполнена, мы можем отправиться в обратный путь. Что же до его отца, то коль скоро владыка наслаждается обретенным подарком, вряд ли стоит отвлекать его от этого занятия, чтобы развлекать непрошеных гостей.