Грянули крики: «Новый Огонь зажжен!», и неподвижная, напряженная до сего момента толпа пришла в суетливое движение. Один за другим, в порядке старшинства, жрецы хватали подготовленные заранее факелы, подносили их к быстро покрывавшейся спекшейся коркой груди ксочимикуи и, когда факелы занимались от Нового Огня, убегали с ними в руках прочь. Первый жрец поджег своим факелом деревянную пирамиду, чтобы люди, издали с нетерпением взиравшие на холм Уиксачи, увидели гигантский костер и поняли, что угроза миновала и Сей Мир будет существовать дальше. На холме этого слышно не было, но я представлял себе, как разносились над городом ликующие крики толпившихся на крышах людей. Потом жрецы сбежали по тропе с холма: огни факелов развевались позади них, как охваченные пламенем волосы. У подножия их поджидали другие жрецы, собравшиеся из ближних и дальних поселений. Они подхватывали зажженные от священного Нового Огня факелы, чтобы разнести божественное пламя по храмам своих городов и селений.

— Сними маску, Ночипа, — сказал я дочери. — Сейчас уже можно. Сними, чтобы было лучше видно.

Стоя на вершине холма, ближе к северному склону, мы наблюдали, как стекают с него и растекаются во всех направлениях ручейки огненных точек. И повсюду, куда прибывал священный огонь, возжигались сначала храмовые курильницы, а за ними и прочие светочи. Первым огонь воспылал в главном храме ближайшего городка Истапалапана, за ним в Мешикалчинко. В каждом храме многочисленные верующие дожидались возможности зажечь от курильниц свои факелы, а уже ими оживить холодные очаги в своих домах. Получалось, что каждый факел, прочерчивая свой путь сквозь мрак с холма Уиксачи, сначала превращался в отдалении в едва заметную точку, а потом распускался цветком летящих огненных искр. Это повторялось снова и снова, в Койоакане, в великом Теночтитлане, в поселениях, расположенных все дальше и дальше, пока вся огромная чаша озерных земель не заполнилась огнями, возродившись к свету и жизни. То было бодрящее, волнующее, возбуждающее зрелище, и я очень старался запечатлеть его среди самых счастливых воспоминаний своей жизни, ибо, конечно, не мог надеяться когда-нибудь увидеть его снова.

Как будто прочтя мои мысли, дочка тихонько сказала: — О, я очень надеюсь дожить до старости, чтобы увидеть это чудо еще раз.

Когда мы с Ночипой наконец повернулись спиной к большому огню, вокруг него оставались четверо, увлеченные разговором. Чтимый Глашатай Мотекусома, главный жрец Уицилопочтли, а также провидец и звездочет, о споре которых я уже рассказывал, обсуждали речь, с каковой юй-тлатоани предстояло завтра обратиться к народу в связи с зажжением Нового Огня. Прорицатель, присев на корточки над какими-то начертанными палочкой на земле знаками, похоже, только что произнес пророчество, никак не устроившее звездочета.

— Значит, никаких засух, потопов, вообще никаких невзгод? — насмешливо промолвил тот. — На всю вязанку лет сплошная благодать? Как приятно это слышать. Стало быть, небеса не посылают тебе никаких знамений?

— Небеса — это по твоей части, — отрезал провидец. — Ты составляешь звездные карты, а я только определяю по ним будущее.

Звездочет хмыкнул: — Может быть, для пущего вдохновения тебе стоило бы в кои-то веки поднять глаза и посмотреть не на тобой же нарисованные картинки, а на сами звезды. Благо они у тебя над головой. А то получается, что вся твоя писанина, — он с презрением указал на знаки на земле, — не предвещает йкуалока?

Это слово означает затмение. Прорицатель, жрец и Чтимый Глашатай переглянулись, и все трое разом растерянно повторили:

— Затмение? — Да, близится солнечное затмение, — подтвердил звездочет. — Даже этот старый жулик мог бы предсказать его, если бы хоть разок, вместо того чтобы делать вид, будто ему ведомо будущее, поинтересовался расположением звезд в прошлом.

Прорицатель сидел, беспомощно глотая воздух, лишившись дара речи под мрачным грозным взглядом Мотекусомы. Звездочет продолжил:

— Владыка глашатай, все это отражено в записях. В год Десятого Дома майя на юге отметили, как йкуалока алчно вгрызается в Тонатиу.

В следующем месяце, в день Седьмой Ящерицы, исполнится ровно восемнадцать солнечных лет и одиннадцать дней с того времени, когда это произошло. Так вот, согласно записям, собранным мной и моими предшественниками в северных и южных землях, такое затмение солнца наблюдается в пределах Сего Мира регулярно, причем именно с такими промежутками. Я могу уверенно предсказать, что Тонатиу будет снова затемнен тенью в день Седьмой Ящерицы. К сожалению, не будучи чародеем, я не знаю, насколько сильным будет йкуалока и в каких землях оно будет наблюдаться. Но не нужно быть колдуном, чтобы понять: все увидевшие затмение, да еще случившееся так скоро после зажжения Нового Огня, сочтут это очень дурным знаком. Дабы предотвратить панику, мой господин, я предложил бы оповестить людей заранее.

— Ты прав, — сказал Мотекусома. — Я пошлю быстрых гонцов во все земли. Даже в земли наших врагов, чтобы они не истолковали это знамение как знак ослабления нашего могущества. Благодарю тебя, господин звездочет. Что же касается тебя… — Он повернулся к дрожавшему провидцу и холодно заметил: — Самый мудрый и опытный из прорицателей имеет право на ошибку, и это простительно. Но прорицатель, совершенно несведущий и неумелый, представляет собой угрозу для страны, что совершенно недопустимо. По нашем возвращении в город сообщи дворцовой страже, что тебя надлежит казнить.

На следующее утро, в день Второго Тростника (это был первый день нового года), большая рыночная площадь Тлателолько, как и все остальные рынки в Сем Мире, была заполнена толпами народа, закупавшего новую домашнюю утварь и кухонные принадлежности взамен старых, уничтоженных перед «скрытыми днями». Хотя после зажжения Нового Огня мало кто выспался, но люди выглядели бодрыми и веселыми, чему способствовали и надетые наконец яркие праздничные наряды, и, главное, все радовались тому, что боги позволили миру жить дальше. В полдень с вершины Великой Пирамиды юй-тлатоани Мотекусома обратился с традиционным посланием к своему народу. Сначала он сообщил то, что предсказал покойный прорицатель — хорошую погоду, обильные урожаи и так далее, — но затем предусмотрительно разбавил эту словесную патоку предупреждением о том, что благосклонность богов будет зависеть от благочестия самих мешикатль. Следовательно, сказал Мотекусома, все мужчины должны работать не покладая рук, а все женщины проявлять бережливость; войны следует вести рьяно и непримиримо, а на алтарных камнях всегда должно быть достаточно жертв. По сути, народу было сказано, что жизнь будет продолжаться как всегда, по заведенному порядку. В обращении Мотекусомы не содержалось ничего нового или неожиданного, никаких откровений, за исключением того, что он все-таки объявил — мимоходом, как будто сам устроил это для развлечения публики — о предстоящем затмении солнца.