Я заглянул в окно. Внутри было совсем пусто, лишь у стены скамья, в углу куча мусора…

Позади меня раздались шаги. Я обернулся и увидел рыбака с удочкой в руке, через плечо перекинута торба с еще трепещущей, только что пойманной форелью.

— Добрый день, пан! — вежливо приветствовал он меня, сняв шапку.

— Здравствуйте! — ответил я. — Не ваша ли хата?

— Избави Бог! Это летняя халупа Ястроня.

— Он тоже рыбак?

— Вроде бы и так, а скорее нет. Вы вообще ничего не слышали об Ястроне?

— Нет.

— Он из самых настырных в околотке «водяных крыс».

— Водяная крыса — это значит рыбак?

Незнакомец лукаво подмигнул:

— Да, особый вид. Днем ловит рыбу, а ночами охотится на крупную дичь.

— Гм, — пробормотал я догадываясь.

— Этакий речной корсар, знаете, грабитель-пират, только что на реке.

— Понимаю.

— Хо-хо! Кум Онуфрий Ястронь парень ловкий! Особенно в темные бурные ночи бывал опасен. Его «Голавлю» — известный на Дручи плашкоут — повиновались все перевозчики и сплавщики кож. Ястроню нипочем подцепить сзади багром бочку сивухи или пива, стащить с плота крюком тюк сукна или у контрабандиста ящик с табаком. Хитрый был лис, игрок что надо! Все знали, что грабитель, да никто ничего доказать не мог! Тут-то вся и штука, уважаемый пан, — не дать поймать себя с поличным. Видать, где-то отличное убежище свил, потому как в этой лачуге и дома никогда никаких товаров! Да только вот все имеет свой конец. Сдается, и кума Онуфрия черти взяли.

— Почему «сдается»?

— Да так, никто толком не знает, что с ним сталось. Два с лишком года назад пропал на Троицын день — и никаких следов. Я первый обратил внимание. Проходил как-то утром мимо его халупы, гляжу, забита наглухо гвоздищами, да и камнем привалена. Я подумал было, не отправился ли за товарцем в дальнюю сторонушку, в низовья реки или еще куда. Ждали неделю, две, месяц, год, — Ястронь не появился. Пропал бесследно. Может, кто его и укокошил.

— Невелика и потеря.

— Да уж, что верно, то верно, — засмеялся рыбак. — Повадился волк в овечье стадо, а тут и на него управа нашлась. Ну, мне пора на рынок, рыба хороша, пока свежая. До свидания!

— До свидания! Желаю удачи!

— Спасибо! — крикнул он, направляясь к городу берегом.

Я сел около летней халупы на перевернутом бочонке. Передо мной текли бурные воды Дручи, волны гривами захлестывали останки моста. Глядя на омуты и воронки в течении реки, я размышлял о Ястроне. Имя этой «крысы» врезалось в память. Все услышанное от рыбака наводило на некоторые подозрения: не один ли персонаж — человек, обнаруженный мной и Вирушем в подземелье, и пропавший два года назад Ястронь? Штабеля тюков с товарами у стен в тайнике, похоже, подтверждали мои догадки. Мы открыли подземную нору «водяной крысы», где годами он копил свою добычу. Только одно не укладывалось в гипотезу. Судя по рассказу рыбака, следовало допустить, что Ястронь пребывал в состоянии странной летаргии по меньшей мере два года. Возможно ли такое? Да, ведь и Анджей не исключал чего-нибудь подобного. Он энергично отверг мое предположение о мертвом теле, утверждая, что незнакомец вовсе не умер, а спал, и сон его, подобный летаргическому, длился, возможно, месяцы, а то и годы. Во всяком случае, все услышанное надо Анджею рассказать. Кто знает, не пригодятся ли ему сведения и какие он сделает вывоА пока что мне приходилось ждать. Час еще ранний, и я не смел вопреки воле Вируша обеспокоить его. День тянулся ужасно медленно. Проблуждав несколько часов по берегу реки, я съел обед, выкурил множество папирос и, не в силах выносить бездеятельность, отправился в театр на вечерний спектакль. Давали какую-то глупую, как впрочем, почти всегда у нас, комедию, полную «актуальных» политических аллюзий. Публика заходилась в восторге от дешевых шуток и плоского юмора любимого автора, то и дело взрывалась гомерическим хохотом, который якобы весьма благоприятствует здоровью, ибо помогает переваривать пищу и усыпляет в животном благополучии. Поскольку политика и всевозможная «актуальность» омерзели мне раз и навсегда и вызывали стихийное отвращение ко всему, с ними связанному и из них проистекающему, я покинул «храм искусства» в середине второго акта, злясь и чертовски скучая. Оставшееся время решил добить в кафе «Дручь». Нашелся партнер по шахматам, и мы вскорости погрузились в сложные перипетии шахматной игры. Не успел я опомниться, как минуло несколько часов, выиграв четвертую подряд партию, я простился и вышел. Через десять минут был уже у Вируша.

Рассказ про Ястроня его заинтересовал.

— Твои предположения, вероятно, справедливы.

— Но возможен ли столь долгий летаргический сон?

— А почему бы нет? Восточные факиры переживают погребение в землю в течение нескольких лет.

— Ты думаешь, Ястронь вошел в свой странный сон добровольно, или кто-нибудь его усыпил насильно?

— Полагаю, неведомый сон застал его врасплох и внезапно.

— Значит, причина в нем самом, в его психофизической природе?

— По-видимому, да.

— Во всяком случае, явление необычное для человека такого типа.

— Как раз напротив: люди склада Ястроня легче поддаются аномалиям, чем обычная «порядочная» посредственность.

— Почему же?

— Они чаще уступают сильным страстям, а потому легче поддаются необычным состояниям.

— По-твоему, Ястронь впал в сон под влиянием серьезного потрясения?

— Такое определение, возможно, неточно, скорее под влиянием мгновенного нервного напряжения.

— Что? Эта «крыса», этот бандит?

— Откуда знать, не дремлют ли в таком человеке худшие и стократ сильнейшие страсти? Кто может поручиться, не решился ли он за несколько часов до сна совершить кровавое преступление?

— Я кое-что слышал насчет такого рода явлений. По наблюдениям, преступники после совершенного преступления якобы часто погружаются в многочасовой глубокий сон. Причина, кажется, в нервном истощении.

— То же самое может случиться и до преступления: решение, слепой прыжок в пропасть злодейства также сильно истощают нервную систему. Организм в напряжении борьбы, предшествующей решению собирается с силами во сне и тем поспешнее, чем мрачнее задуманное злодеяние…

— И засыпает…

— Да, только сон, естественный в подобных обстоятельствах, может смениться летаргическим, похожим на транс.

— И заснувшему не грозит опасность?

— Нет, если его не похоронят заживо и оставят в покое, пока он сам не проснется. Увы, часто происходят страшные ошибки. Случается, душа спящего уже никогда не сможет вернуться в тело.

— По своей воле?

— По своей воле или из-за того, что некая другая духовная монада, жаждущая инкарнации, воспользуется отсутствием души и завладеет оставленным на время телом.