И они ловко потащили задержанного вниз, даже не прилагая к тому особых усилий. Дядюшка Пауль укоризненно смотрел на ун-Леббеля. Выдерживать этот взгляд было неприятно, почти невозможно, и Ганс отвернулся.

У белых домиков Мариновки рычал танк. Неожиданно донесся раскат выстрела, и русскую избу охватило неяркое пламя, которое быстро разгоралось. От домиков послышался женский вопль, какие-то невнятные крики, потом все стихло. Загорелся еще один дом, потом еще один. На памяти ун-Леббеля черные деревню сжигали впервые. Обычно все сводилось к точечной операции - врывались в нужный дом, брали, кого требовалось, и уходили, не встречая особого сопротивления. Но чтобы сжигать всю деревню - такого еще не было. Излишняя жестокость обычно не поощрялась. По всему выходило, что обстановка этого требовала. В детали ун-Леббель не вдавался.

Внизу сухо треснул пистолетный выстрел. Стреляли из офицерского «вальтера».

Ун-Леббель сделал несколько торопливых шагов к краю насыпи, споткнулся о рельс и посмотрел вниз.

Черные фигурки торопливо бежали к поселку. Дядюшка Пауль лежал под насыпью в небольшой, уже поросшей травой воронке, неестественно подвернув руку под себя. Некоторое время ун-Леббель смотрел на неподвижную фигуру старика, потом вернулся к мосту. Спускаться к убитому не имело смысла. Черные свое дело знали. Старику Ганс уже ничем не мог помочь. Да и нужно ли? Никто ведь не знал, чем он занимался последние годы и каких взглядов стал придерживаться.

От деревни тянуло дымом.

Деревянные дома горели очень быстро.

Высоко в небе, но уже с востока на запад вновь прошла пара «хейнкелей», а потом вдруг где-то совсем уже высоко послышалось плескание, словно половником били по густой жиже - очередной «зенгер», выбравшись в стратосферу, направлялся бомбить зауральскую территорию русских. В Южном Китае на японском аэродроме он приземлится, заправится и возьмет новый груз бомб, чтобы опять освободиться от них над Сибирью.

– Быстро они его, - послышался в наушниках голос ун-Битца.
– Я смотрел, они его до воронки довели и щелкнули в затылок.

– Разговорчики!
– ворвался в эфир голос цугфюрера.
– Камрад ун-Битц, делаю вам замечание!

Справедливо. Связь существует не для того, чтобы забивать эфир ненужными разговорами.

Ганс посмотрел в небо. «Зенгер» шел на такой высоте, что увидеть его было невозможно. И все-таки Гансу ун-Леббелю показалось, что он видит в высоте маленькую сверкающую звездочку.

Во второй половине дня, когда подразделение вернулось в казармы, ун-Леббеля вызвали к командиру роты.

– Садись, Ганс, - махнул рукой штурмфюрер Заукель.
– Давай поговорим как товарищи. Ты подавал рапорт о направлении в авиационную школу?

– Так точно!
– вытянулся ун-Леббель.

– Я же сказал - садись, - повторил штурмфюрер.
– Скажи откровенно, тебе не нравится служить в ваффен СС? Или у тебя возник конфликт, о котором я ничего не знаю?

– Никак нет, - отчеканил ун-Леббель.
– У меня со всеми прекрасные отношения. И служба мне нравится. Дело в другом.

– Вот как?
– удивился старший товарищ. Острый взгляд его словно ощупывал молодого солдата.
– Значит, ты просто хочешь летать?

Выслушав путаные объяснения Ганса, штурмфюрер качнул головой.

– Что ж, поступила команда откомандировать тебя в распоряжение кадров люфтваффе. Жаль, Ганс, очень жаль. Ты хороший и исполнительный солдат. Нам будет тебя не хватать. Думаю, твои товарищи думают так же.

Командир встал, протягивая через стол руку. Ун-Леббель крепко и от души пожал ее.

– Желаю удачи в небесах, солдат, - улыбаясь, сказал штурмфюрер.

В казарму ун-Леббель летел на крыльях.

– Ты весь сияешь, Ганс, - крикнул ему встретившийся у столовой замкомвзода ун-Хоффман.
– Получил отпуск?

– Лучше!
– захохотал ун-Леббель.

– Получил письмо от женщины?
– не унимался ун-Хоффман.

– Еще лучше!
– признался Ганс.
– Кажется, сбывается моя мечта, Дитрих! Представляешь, меня откомандировали в распоряжение люфтваффе!

– Станешь летчиком?
– товарищ покачал головой.
– Не забудь нас, когда будешь знаменитым, как Хартман. Говорят, ты и сегодня отличился?

– Всего лишь задержал бродягу, - рассеянно сказал Ганс.

– Не скромничай, - похлопал его по плечу ун-Хоффман.
– Ходят слухи, что этого бродягу почти три года искали все службы СД. Я краем уха слышал, что тебя представили к медали.

Оставшись один, ун-Леббель покачал головой. Надо же, дядюшку Пауля разыскивало гестапо и разведка. Интересно, что он натворил? Шпионил на Сибирь? Или участвовал в Сопротивлении? На территории протекторатов все еще действовали разрозненные группы Сопротивления, которые устраивали диверсии, в ночное время расстреливали загулявших офицеров или просто клеили на стенах воззвания к местным жителям. Правда, покушений и диверсий с каждым годом становилось все меньше - военное командование и гражданские власти действовали жестко и на каждый акт террора отвечали расстрелом заложников или высылали группу славянской молодежи в распоряжение Министерства трудовых ресурсов.