А потом все тот же гормональный всплеск, связанный с наступлением половой зрелости, который до этого лишил Бу возможности свободно играть и бегать с другими собаками, еще раз дал о себе знать. В одночасье все охранные способности Бу превратились в совершенный хаос. Неожиданно он перестал отличать громкие звуки от слишком громких, темную одежду от темных намерений, улыбку от ухмылки. Если раньше он прекрасно воспринимал эти нюансы, то теперь не видел их вовсе. Его подозрения вызывал любой: подросток, смеющийся над шуткой товарища, мужчина, громко через улицу зовущий свою жену, закричавший маленький ребенок. Тревога рождалась у него и при всяком неожиданном звуке: что-то хрустнуло под ногой идущего по тротуару человека, где-то хлопнула дверь автомобиля, кто-то с грохотом закрыл багажник.

Если же вокруг все было спокойно, Бу начинал что-нибудь выискивать, внимательно приглядываться к незнакомым людям на улице, особенно к мужчинам, пытаясь усмотреть в их действиях нечто криминальное – хотя бы просто косой взгляд; это послужило бы разрешающим сигналом к началу военных действий. Пес стремился овладеть ситуацией и подчинить себе врага. Сначала он устремлял на «противника» взгляд, означавший «уйди с моей дороги», и угрожающе рычал. Затем, если я его не останавливала, делал выпад с явным намерением вонзить во врага зубы и заставить его сдаться.

Бу наводил на людей ужас. Его боялись. Даже в самый разгар дня вокруг нас всегда было свободное пространство. С наступлением темноты нам уступали тротуар целиком. Я могла гулять по самым темным и отдаленным тропинкам, могла бы отправиться часа в два ночи побродить по самым злачным местам Нью-Йорка с приколотой к спине пятидесятидолларовой бумажкой. Но какая же это была нервотрепка! Мой пес, охранник по своей природе, вышел из-под контроля! Улицы, по которым еще месяц назад спокойно прогуливались другие собаки, теперь превратились в минное поле с единственной скрытой там миной – ротвейлером Бу и угроза на нее напороться никогда не исчезала. Этот пес был как несчастный случай, поджидающий за углом, как заряженное ружье, готовое в любой момент выстрелить.

Сначала я защищала маленького Бу от опасностей окружающего мира. Но прошло полтора года, и мне пришлось защищать от него окружающий мир.

Но и это не все. Настал момент, когда пришлось задуматься, как бы нам самим от него защититься. Его агрессивность набирала обороты, и Бу уже не пытался оставить ее за порогом дома. Теперь уже и мы подвергались опасности. Когда я однажды осмелилась предложить ему покинуть кресло, поскольку кто-то из нас хотел в него сесть, то услышала рычание в ответ. Когда же я стала настаивать, он медленно поднялся и ушел, сверля меня при этом взглядом, в котором не было ни капли любви. К счастью, это был единственный случай, поскольку Бу вообще не любил лежать на мягком, разве только для того, чтобы лишний раз заявить: «Я здесь главный».

А вот «война» за миску с едой происходила на кухне ежедневно: он вообразил, что я, едва наполнив миску, тут же захочу ее отнять. Независимо от того, была ли миска полна до краев или в ней оставалось несколько кусочков еды, кобель яростно ее охранял и угрожал мне, Дэвиду, Лекси, кошкам, мухам – каждому, кто необдуманно решит к ней приблизиться. Это раздражало и нервировало всех, кроме самого Бу.

Мне пришлось ввести строгие правила, чтобы собачья миска не была постоянным источником опасности. Во-первых, когда наступало время кормления, я отдавала команду «Сидеть!», что пес с готовностью исполнял, а сама тем временем доставала пакет с едой и наполняла миску. Потом, пока он все еще сидел и пристально, с возрастающим вниманием, следил за мной, я отходила в сторону и говорила: «Ешь!», после чего Бу подходил к миске и приступал к трапезе. Во время еды он был почти так же опасен, как голодный лев, поедающий ногу зебры. Поэтому правило номер один гласило (особенно это касалось Лекси): ни в коем случае не подходить к Бу, когда тот ест.

Когда трапеза заканчивалась, я давала команду «Назад!» и ждала, пока пес не отойдет метра на три, после чего прятала миску – это яблоко раздора – в кладовку до следующего кормления. Так небольшая мера предосторожности вернула, хотя бы отчасти, мир в наш дом.

А вот отношения ротвейлера с Дэвидом складывались не так просто. Хотя бы раз в неделю агрессивность, которую Бу проявлял ко всем мужчинам, распространялась и на Дэвида, причем провинность моего мужа могла состоять, например, в том, что он, вернувшись поздно домой, наткнулся на Бу в темной прихожей, так как именно в этот вечер там перегорела лампочка. Тогда среди ночи из прихожей раздавалось рычание. Если Дэвид слишком стремительно входил в комнату, шерсть на загривке собаки вставала дыбом. Причиной конфликта могли стать любые требования со стороны Дэвида: Бу казалось, что подчиниться им – значит уступить. В половине случаев Бу подчинялся, хотя неохотно и при этом явно злился. В других – твердо стоял на своем и не собирался уступать. Так два «самца» вступили в борьбу за право первенствовать: домашний любимец с синдромом доминирования и глава семьи.

Ситуация была не из приятных.

Конечно, Дэвид мог надеть футбольную амуницию, толстые кожаные перчатки и заставить Бу делать то, что от него требовали, но кому захочется затевать настоящую войну со своей собакой? Особенно в присутствии своей дочери? Мы оказались в положении, которое были не в силах изменить. Пришлось прибегнуть к обходному маневру (подобно тому, как я поступала, чтобы избежать встречи с другими собаками на улице). Когда Бу начинал в очередной раз доказывать Дэвиду свое превосходство, проще всего было обратиться ко мне, что позволяло избежать насилия и разрешить конфликт. Дэвид, бывало, говорил: «Позови, пожалуйста (непечатное выражение), Бу и уведи его отсюда!» Или: «Скажи Бу, чтобы он убрал (еще одно ругательство) свою задницу с дивана!»

Что я и делала. Бу уступал: он уходил из комнаты или делал то, что я от него требовала, всем своим видом выражая протест и нежелание подчиняться. Он вообще не любил, когда кто-то указывал ему, что делать, но меня он слушался лучше, чем остальных.

Все это никуда не годилось. И с каждым месяцем становилось хуже. Я начала походить на издерганного, нервного дипломата, который с минимумом средств пытается погасить неизбежные конфликты между постоянно воюющими странами. Дэвиду было еще хуже. И мы с ним пришли к неутешительному выводу: Бу опасен. Что, если Лекси совершит неверное движение? Если она случайно толкнет его? Нападет он на нее в этом случае?