– Вилли, ты совсем одурел! – сказал Иоганн.

– Это не так глупо, воспаление легких ему обеспечено, – сказал фольксштурмист, понимающе улыбаясь.

– Что за радость? – не понял Хорст.

– Ловчится в госпиталь, – пояснил фольксштурмист.

– Ты там помалкивай, старое чучело! – отозвался Вилли. Он принялся растирать снегом свой безволосый торс. – Я этому научился в России, – говорил он, – от одного старичка, крестьянина, славный такой, просто жалко было его кончать.

– А зачем? – удивился Хорст.

– Ну а что поделаешь, – сказал Вилли, охлопывал ладошками свое покрасневшее тело. – Мы угоняли русских в Германию. Старик захромал, задерживал колонну. Пришлось истратить на него пулю. Он ничего, только перекрестился перед тем, как я сделал ему genickschu? [25] . Смирный… Так вот он надоумил меня растираться снегом. Это очень здорово.

Он стал натягивать на себя рубаху.

– Ты что, бреешь тело? – спросил Иоганн.

– Пошел ты! Я от природы такой гладкий.

– Может, ты баба? – ехидно сказал Иоганн.

Вили расстегнул ширинку:

– А это у бабы есть?

Все помирали со смеху. Только на тоскливом лице фольксштурмиста появилась гримаса отвращения.

– А ты, старик, чего морду воротишь! Да сними шарф с каски, он тебе не к лицу.

– Ах, что мне теперь к лицу… – пробормотал фольксштурмист.

– Как что? Саван! – крикнул Вилли.

Хохоча, он ушел с Иоганном, пообещав принести колбасу для всех.

Старик вздохнул:

– Когда-то наша армия была что надо… Никто не мог противостоять ей. Францию смяли в несколько дней. В общем, вся Европа наклала в штаны. Да, так это было…

– Почему «было»? – искренне удивился Хорст.

– Потому, мой дорогой сосунок, что германская армия выродилась. – Он приподнял край шарфа и тронул седой висок: – Дошли до того, что стариков забривают. Ну, скажем, я еще смогу опереть ствол о бруствер и пульнуть в американцев. А что толку, я тебя спрашиваю?

Он выкатил на Хорста слезящиеся глаза.

Хорст не знал, что ответить. Он поискал взглядом брата. Но того не было. Старик ему нравился. Несмотря на его смешную и жалкую неприглядность, в нем было что-то умное и добродушное. Хорст сказал неуверенно:

– Фюреру нужны Арденны. Мы ему их достанем.

Старик махнул рукой:

– Он импровизатор, наш фюрер. Ты можешь это понять? Он тычется то в одну сторону, то в другую. Давит маленькие государства. Велика ли честь победить Данию или Норвегию?

– А Россию?

– Так ты же видишь, что его турнули из России. Вломился туда врасплох, как ночью к спящим. А когда русские очнулись, он вылетел, как пробка из бутылки шампанского. И с Францией та же история. И с Африкой. На кой черт она ему понадобилась! Теперь он опять прет на Францию. И опять получит по зубам. Только это будет для него конец… Но что с тобой? Ты плачешь, мальчик?

Хорст утер глаза.

– Нет, ничего… Я не имею против тебя зла, отец, ты говоришь от сердца. Но это немыслимо! Фюреру дано видеть, чего не видим мы, простые люди. Не надо рассуждать. Надо идти за ним – и мы придем к цели.

Фольксштурмист посмотрел на Хорста с сожалением:

– Было время, и я так думал. Но с годами я убедился, что, когда человек приобретает власть, он становится другим. Да, да! Я, между прочим, давно подозревал, что Гитлер – это между нами, конечно, – носил в себе семена ненормальности и раньше. А захватив власть, он раздулся в деспота. Но я тебе говорю, малыш, я убежден: деспотическое в нем жило с детства. И не возвысься он, а останься рядовым человеком, как мы с тобой, он угнетал бы членов своей семьи, или солдат своего взвода, или подручных в своей лавчонке. Такой человек всегда находит наслаждение в унижении подвластных ему. Ты хочешь знать мое мнение? Я уверен, что во всяком честолюбии есть зародыш безумия. Приглядись к нашим золотым фазанам – и ты увидишь…

Внезапно он замолчал и растерянно уставился во что-то за спиной Хорста. Хорст оглянулся. Под деревом стоял лейтенант из Propaganda Abteilung [26] . Он сказал:

– Ну что же ты замолчал? Говори! «Приглядись к нашим золотым фазанам – и ты увидишь…» Что увидишь?

– Нет… Я вовсе не думал… Вы меня не поняли… я…

– Марш со мной!

Фольксштурмист шагнул, но лейтенант остановил его:

– Нет, не ты. – Он кивнул Хорсту: – Ты!

Когда Гельмут вернулся с бидоном кипятка, он застал у костра одного фольксштурмиста.

– Где брат?

– Его увел этот, из пропаганды.

– Что-нибудь случилось?

– Не с ним. Со мной.

– Не понимаю.

– Черт меня дернул за язык… В общем, понимаешь, я разоткровенничался в разговоре с твоим братом. Ничего особенного. В тылу все чешут языки. В своей компании, конечно. Эта паскуда из отряда пропаганды неслышно подкрался. Но, очевидно, под самый конец нашего разговора… Но я уверен, твой братишка не подведет меня? Он такой славный, такой чистый…

– Мой брат ангел! Понимаешь?