– При чем здесь я? – пробормотал он. – Я хочу тебе помочь…

– Так помоги!

– Уже помог! Тебе мало одного предупреждения?

– Кто мне угрожает?

– Я не знаю этого человека!

– Послушай, ведь я врунишек в два счета раскалываю!

– Я всего лишь предположил, что тебе может быть хреново!

– Предположил? А на основе чего ты предположил?

– Да что ты мне допрос устроил? Я, между прочим, тоже должен о своей безопасности подумать. Ты свалишь отсюда, а мне здесь жить!

– Давай я побеспокоюсь о твоей безопасности!

– Спасибо, лучше о своей побеспокойся. А я обойдусь без медвежьей услуги.

– Ну ты можешь хотя бы сказать, откуда мне ждать опасности?

– Не знаю!

– От Белоносова?

– Все! Интервью закончено! – отворачивая от меня лицо, выкрикнул парень.

Я понял, что, даже если снова начну душить его, он вряд ли скажет мне что-либо вразумительное. Он был уверен, что его откровения со мной куда более опасны, чем мои пальцы на его горле. К сожалению, у меня не было веских аргументов, чтобы разубедить его в этом. Раздосадованный, я сломал тонкую, как плеть, ветку орешника и, щелкая себя по ногам, пошел обратно. Когда я вышел на трассу, толпа школьников со свистом и восторженными воплями продиралась через лес где-то намного выше столба. Убедившись в отсутствии контроля, они внаглую срезали дистанцию, на практике применяя знания о кратчайшем расстоянии между двумя точками.

– Будь все это проклято! – с отчаянием произнес мой доброжелатель, следом за мной выйдя на дорогу. Он смотрел на часы, и лицо его было искажено. – Какое я теперь время покажу?

– Это для тебя так важно? – спросил я.

– Важно!

– Ты что, кандидат на золотую медаль?

– Допустим. А тебе не все ли равно?

Я почувствовал себя виноватым. Но неужели директриса влепит кандидату на «золото» двойку? Глупость какая. Да она сама при первом удобном случае завысит ему оценку. Он же гордость школы! Объект для подражания! Элемент статистики, из которого складывается престиж школы!

– Не переживай, я что-нибудь придумаю, – пообещал я, но парень лишь махнул рукой и побежал по тропе.

Я записал его номер – «56» – в тетрадь и терпеливо простоял на своем посту еще полчаса, но мимо столба больше никто не пробежал.

Будем рассуждать логически. Почему кто-то хочет меня прибить? Потому что я кому-то мешаю или для кого-то представляю опасность. Вероятнее всего, этот «кто-то» прямо или косвенно виновен в гибели Лешки. Убийца догадался, что нравственные проблемы учителя физкультуры мне по барабану, что я ищу того, кто испортил движок в «Ниве» и забил медальку в замок ремня безопасности. Убийца понимает, что рано или поздно я докопаюсь до истины, и тогда придется либо подаваться в бега, либо опять идти на «мокруху».

Предположим, о планах убийцы каким-то образом стало известно десятикласснику, кандидату на золотую медаль. И в его душе вдруг воспылал огонь благородства, и он решил известить меня о надвигающейся опасности. Правда, он утверждает, что очень боится за свою жизнь и потому не подписался под запиской, не назвал мне человека, от которого исходит угроза, и вообще отказался со мной говорить. Все как будто логично. Но до тех пор, пока мы разговаривали в кустах, без свидетелей. Но затем мы продолжали разговор у столба, на глазах у полусотни школьников! И моего благодетеля вовсе не волновало, что он светился рядом со мной, как Васильев на сцене Большого театра; он был озабочен лишь результатом забега, который по моей вине стал плохим. Странно.

Мысленно благодаря директрису, которая вольно или невольно помогла мне найти автора анонимки, чем избавила от лишней головной боли, я неторопливо поднимался в поселок. С каждым шагом туман становился плотнее. С чувством тоски я снова погружался в душное и сырое облако, где становился полуслепым, полуглухим, где предметы и люди виделись отчетливо лишь на близком расстоянии, что делало меня более уязвимым. Время от времени я останавливался и, затаив дыхание, прислушивался, надеясь вовремя уловить крадущиеся шаги убийцы. Лес, обступивший меня, был наполнен звуками; я вздрагивал и мой лоб покрывался испариной, когда из зарослей вдруг доносился сухой треск ветки или, громко хлопая крыльями, в небо взмывала встревоженная птица. Какое, однако, гадкое это чувство – ожидание выстрела в затылок!

Каким-то чудом я вышел на школьный двор с первого раза. Учеников уже и след простыл, рядом с моей машиной стояли директриса с ведомостями в руках и Ольга Андреевна со стопкой влажных нагрудных номеров.

– Явился не запылился! – с недоброй иронией встретила меня директриса. – Ну, что у тебя тут?

Она протянула руку, выхватила у меня тетрадь и, глянув на короткий перечень номеров, усмехнулась.

– Пять человек! А остальные, выходит, срезали?

Я, чувствуя себя подленьким стукачом, кивнул. Директриса вздохнула и развела руками.

– И что теперь прикажете делать? Ставить двойки пятидесяти девяти человекам?

Я обратил внимание, что Ольга Андреевна искоса заглядывает в тетрадь. Ее взгляд остановился на номере «56».

– Обратите внимание, Римма Федоровна, – сказала она, – что Рябцев не срезал.

– Ваш Рябцев, милочка, едва уложился в тройку! – отпарировала та и, вырвав список из тетради, смяла лист в кулаке.

– Этого не может быть, – холодно и твердо ответила Ольга Андреевна. – Рябцев лучше всех в школе бегает кросс!