Шрифт:
– Пожалуйста, только без афоризмов, – наконец разозлилась Наташа. – Люди собрались и ждут.
– А я им сейчас дать ничего не могу, – сказал Юрий, чувствуя, что справиться со своим раздражением он уже не в силах, и раздражаясь от этого еще больше. – Понимаешь? Ничего не могу! Я сейчас пустой!
– Понимаю, не можешь. А мы? А я? Ты же всех подводишь!
– Мы не в октябрятском звене, – сказал Юрий, зная Наташину правоту и не принимая ее сейчас, стараясь только, чтобы голос его звучал ровно. – И не на канате работаем, парой. Просто ты прочитаешь им Блока и расскажешь о работе над новой ролью. А я не прочту и не расскажу. И все.
– А Хуттеру, думаешь, приятно?
– Не думаю, – сразу устал Юрий.
– Ты с ним после репетиции долго сидел? Я так и не дождалась, хоть в буфет забежать успела. Как он отнесся?
– Нормально, – сказал Юрий. – Он отнесся нормально.
И тут только понял, что этот разговор с Хуттером он не сможет обсудить даже с Наташей. Оказывается, не сможет. Есть вещи, в которых необходимо разобраться совсем одному.
– Вот видишь! – обрадовалась Наташа. – А ты хочешь опять нарваться на неприятность. Думаешь, Хуттер без конца будет с тобой возиться?
Вот этого ей не нужно было говорить.
– Пока, – сказал Юрий.
– Мало тебе Сямозера, – еще сказала Наташа его уходящей спине.
Этого тем более не следовало говорить. И не думала она так.
Он бросил, не оборачиваясь!
– Ага, мне всегда мало…
Наташа еще постояла в коридоре. Потом вернулась на сцену.
На улице шел снег, сыпал в лицо мелкой крошкой. Юрий подставлял снегу все лицо, шею, руки. Снег почему-то не охлаждал, жаркий какой-то снег. Мартовский, весенний уже. Юрий опять перебирал сямозерский день. В подробностях. Нет, все так.
3
Это был рядовой плановый выезд в далекий поселок, за сто сорок с чем-то километров. Таких выездов выпадает штук пять на зимний месяц. И актеры относятся к ним, как к неизбежности. Твоя очередь работать на выезде – и ты едешь. Берешь валенки у соседа, старое пальто, если оно есть, свитер под него, все теплое, что сможешь найти дома, – и готов.
До Сямозера ехали долго, продирались через заносы. А сначала еще ругали шофера, что настоял на слишком ранней отправке. Но уж театральный шофер эти дороги знает! Пока мужчины разгребали сугробы, женщины отплясывали летку-енку среди метели. Петя Бризак бегал вокруг с фотоаппаратом, ему внове. Потом ехали дальше, до следующего заноса.
И в автобусе было, как всегда, душевно и мирно. На длинных летних гастролях обалдеваешь друг от друга, а выехать вместе среди зимы даже приятно. Общая дорога утишает и объединяет. Наташа торжественно обещала всем, что завтра же обязательно купит лыжи. И будет ходить на них каждый день.
«Это же прекрасный тренаж! – говорила Наташа, будто с ней спорили. – Лучше всякой зарядки!»
«Только уж, пожалуйста, без пропусков, – посмеивался Юрий. – Чтобы действительно каждый день».
«Конечно, – уверяла Наташа. – Утром часок пробежимся, до репетиции, и знаешь, как будет работаться!»
«Знаю», – смеялся Юрий.
И все тоже смеялись. Потому что весь театр знал, как трудно Наташа поднимается по утрам. Впрочем, все этим грешат, ложиться-то приходится за полночь.
«А почему бы нам не организовать свою лыжную базу? – сказал предместкома дядя Миша, его все так зовут: «дядя Миша». – Через местком нажмем, снимем домик себе и будем выезжать на выходной».
Весь автобус нашел, что это прекрасная, перспективная идея. Заслуженный артист Витимский даже вспомнил к случаю, что в молодости он прилично прыгал с трамплина, и ему сразу же предложили вести в театре лыжную секцию.
«В порядке смычки поколений», – прибавила Наташа.
Но даже это замечание Витимский принял тогда без оскорбленности – хорошая была дорога.
Потом все немножко подустали и уже больше глазели в окна, неутомимо оттирая их варежкой. Глазели и обменивались обычными городскими восторгами: очень из этих восторгов видно, как одичали и оскудели мы без природы.
«Посмотрите, какая красота! Заколдованный лес!»
«А елка-то, елка! Горит, как хрусталь!»
«Какой воздух! Я бы всю жизнь в деревне жила – благодать какая! Даже не верится!»
И не хотелось, даже шутя, возражать, что в деревне им всем и месяца не выжить, – такие они все насквозь городские, пожизненно городские.
Юрий обнял Наташу за плечи и тоже расслабленно следил через стекло. Как пробегают мимо хрустальные елки, изумрудные сосны, сказочные березы, как низко плывет волшебное небо и струится дивный снег. И лениво, необязательно думалось, что других слов, своих и незатасканных, у него тоже нет для этих сосен, елок и неба. И он великолепно нем перед этой природой и никому не смог бы передать ее красок, звуков и запахов, даже если бы очень хотел. Даже собственному сыну. Он просто косноязычен и нем. Поэтому он всю жизнь повторяет со сцены чужие слова, даже если они ему не сильно нравятся. Заменить их хочется, но заменить их нечем…