Все это факты, многократно подтвержденные, и оспаривать их непродуктивно. Важнее понять, что лежит в их основе.

Рискну предположить, что причина большинства рожденных на Востоке чудес – все те же Гималаи. Точнее, порожденная холодом и безземельем крайняя бедность.

Ведь если разобраться, привлекательные своей необычностью лечебные системы Востока – это медицина нищеты. Не было развитой химии, не было хитроумных приборов, не было крупных больниц с их богатыми лабораториями, вот и развивалась постепенно совсем иная ветвь древней науки о человеческом здоровье. В Европе синтезировали лекарства, в Азии изучали и бесконечно испытывали травы. И там, и там результаты с полным основанием можно назвать поразительными. Иглоукалывание, точечный массаж, целебные настои, хатха—йога, лечебная гимнастика с тысячелетней историей – все это для европейца чудо. А таблетка, за пятнадцать минут снимающая сильную боль – это не чудо? А новое сердце? А протез ноги, позволяющий играть в футбол? А искусственные хрусталики, возвращающие зрение?

Хорошо, что мир велик. Хорошо, что между странами лежат пустыни и горы, что у древних не было самолетов и скоростных поездов, чтобы их легко преодолевать, и поэтому им, вместо того, чтобы с легкостью перенимать чужое, приходилось изобретать свое. В результате столбовая дорога цивилизации разделилась, как минимум, на два равновеликих рукава. Запад снабдил человека множеством удивительных приспособлений к жизни, от таблетки аспирина до крылатого лайнера, способного за сутки облететь чуть не всю планету. Восток, сильно задержавшийся с промышленными революциями, выбрал иной путь: высвобождение и использование колоссальных резервов человеческого организма.

Что лучше?

Тут я не судья. И, наверное, никто не судья. Только опыт, только время, причем, достаточно большое, сможет ответить на этот вопрос. А пока человечество с испуганным восхищением смотрит на чудеса, которые иногда приоткрывает нам до сих пор загадочный Восток, и которые никак не втискиваются в изученную, описанную и понятную нам картину мира.

Когда Хрущев был в Индии, его побаловали экзотическим зрелищем: два бородатых йога легли на усыпанную битым стеклом землю, на грудь им положили деревянный щит, а на этот своеобразный помост въехал тяжело груженый грузовик. Однако мудрый Никита Сергеевич с честью вышел из положения: он назвал йогов народными богатырями и тем самым гармонично вписал их в марксистско—ленинскую материалистическую теорию.

А как относился к чудесам буддизма его основатель, принц Гаутама, начавший жизнь наследником престола, а закончивший ее одним из величайших учителей человечества? Может, на этот вопрос ответит притча, связанная с его именем.

Однажды Будда, путешествуя со своими последователями, встретил в глухом лесу изможденного йога, жившего в одиночестве в маленькой хижине. Будда остановился и спросил отшельника, как долго он живет в этой глуши.

– Двадцать пять лет, – ответил йог.

– Ну и чего ты достиг столь долгим самоистязанием?

– Я научился переходить реку прямо по воде, – гордо ответил пустынник.

– Бедняга, – с жалостью вздохнул мудрец, – неужели ты потратил на это столько времени? Ведь паромщик взял бы с тебя за переправу только один обол…

С тех пор, как состоялся этот диалог, прошло два с половиной тысячелетия. Ни наивный анахорет, ни великий Будда, конечно же, не догадывались, какой путь пройдет за это время человечество, чего достигнет и в какие тупики упрется. Сегодня тем более нет нужды ходить по воде – мосты строят быстро. Но ни ученые, способные клонировать человека, ни политики, в чьих возможностях спалить мир в ядерном костре, толком не знают, куда ведет дорога прогресса – в небо или в пропасть. Кто скажет, что ждет нас послезавтра? Увы, не исключено, что обрывочные знания и суровые навыки подвижников Востока, дошедшие до нас, как часть культуры буддизма, не экзотические фокусы уличных циркачей, а своеобразная заначка человечества, его резерв на самый уж черный день. Бог даст, его никогда не придется доставать из загашника. Но – кто знает!

Дон Кихот, Фауст, Робин Гуд, Дон Жуан, Василий Буслаев.

Наверное, у каждого пишущего эти имена вызывают и страх и что—то вроде жадности. Страх понятен: слишком огромны фигуры и слишком много о них написано. Но ведь и жадность понятна: как заманчиво, как фантастически интересно о них писать! За каждым именем уникальной яркости легенда. В каждой легенде уникальной значимости загадка. По—иному понять Фауста или Дон Жуана – это ведь по—новому взглянуть на мир!

А рядом с легендарными именами – другие, ничуть не ниже – Шекспир, Байрон, Лермонтов, Бальзак, Толстой. Масштабы те же. Характеры той же силы. Загадки? Пожалуй, еще загадочней.

Одна из самых крупных и загадочных фигур в истории мировой литературы – Иван Сергеевич Тургенев.

Писать о Тургеневе? Дух захватывает.

Я не литературовед, не историк. Просто читатель. Ну, еще ученик, выросший на его прозе, студент—первокурсник, затерянный в последних рядах аудитории, чья макушка с профессорской кафедры просто не видна. В последнем собрании сочинений Тургенева тридцать томов. Тридцать томов – и все классика! Как подступиться к этой махине?

Но перечитывать Тургенева, думать о Тургеневе – это ведь такой праздник…

Существует определенная традиция юбилейной речи. Торжественное вступление. Краткая биография. Длинный ряд заслуг. Длинный ряд цитат. Всемирно—историческое значение. Торжественное заключение. Словом, панегирик на коленях.

Но о нем так нельзя – Иван Сергеевич был человеком с юмором и со вкусом.

Написать о гении сугубо субъективно, так сказать, собственное мнение? Писатель о писателе? Нельзя – слишком различны масштабы.