Он проснулся рано.

Он чувствовал себя разбитым, издерганным, невыспавшимся. Развалина, а не человек.

За жалюзи угадывалось раннее прохладное утро.

Саня откинул плед и встал с дивана.

Варя лежала навзничь на широкой кровати. Сон ее был глубок и безмятежен. Дыхание – тихое и ровное. Лицо спокойное и разглаженное. На нем не отражалось ни морщинки сна. Варя вся укрылась простыней. Видны были только голые широкие плечи и большие красивые руки. Но спала она, похоже, нагишом.

Неожиданно Саня ощутил приступ вожделения. Желание было таким сильным и острым, что он задержал вдруг участившееся дыхание и поспешно отвернулся от Вари. Тихо и быстро прошел в ванную комнату.

Он думал, что такого не будет никогда. Или, по крайней мере, случится очень, очень не скоро. Саня и представить не мог, насколько быстро после смерти Динки он захочет другую женщину.

Но у него – странно! – не возникло чувства вины перед Динкой. И его неожиданное вожделение к Варе отнюдь не означало, что он предает Динку. Память Динки.

Неожиданная страсть означала только то, что он – остался жить. А Динка – уже умерла.

«Холодный душ, и все пройдет». Саня пустил воду в ванной. И из горячего, и из холодного крана тонкой струйкой потекла одинаково желтая, тепловатая жидкость.

Смеян посмотрел на себя в зеркало над раковиной. Глаза красные, измученные. Небрит, нечесан. Он почистил зубы без щетки и пасты – водой и пальцем. Пригладил вихры мокрыми руками.

«Надо сходить купить пару зубных щеток. Порадую Варвару, когда она проснется. И пасту куплю. И мыло, и станок одноразовый. И еще – искупаюсь вместо душа в море».

Ему вдруг чрезвычайно захотелось поплавать в прохладной утренней морской воде. И это желание, посетившее его, – второе желание за утро! – резко контрастировало с его апатичным состоянием в последние дни, когда не хотелось вообще ничего. Когда жить – тоже не хотелось. И желание искупаться в море – оно тоже означало, что он остается жить. Да, остается жить… А вот Динка – умерла.

Саня вернулся в комнату. Варя не проснулась, не пошевелилась. Лежала в той же позе и дышала тихонечко.

Саня с отвращением натянул на себя пропахшую потом майку. На рукаве заметил капельки крови. Наверно, испачкал в крови Борисова, когда налетел на него вчера в зале над осиным инкубатором. Он надел джинсы, а затем кроссовки прямо на голые ноги. Выскользнул из номера. Спустился по деревянной лестнице со второго этажа. Мимо пустой стойки портье вышел на улицу.

Было светло, но солнце еще не взошло. Оно пряталось где-то там, за горами, но его сильный, скрытый покуда свет обещал яркий и жаркий день. А сейчас еще было даже прохладно.

Улицы курортного городка жили поутру скрытой от курортников, рабочей жизнью. Бабуля в черном толкала в сторону рынка тележку, груженную стеклянными банками сметаны и целлофановыми пакетами творога. В том же направлении проехал на велосипеде худощавый старик. К багажнику его велосипеда было приторочено ведро с букетами роз. Деловито прошествовала женщина в строгом платье – то ли работница поселкового совета, то ли воспитательница детсада.

А в конце улицы видно было море. И к нему озабоченно, словно на работу, уже шествовала семья нетерпеливых курортников с резиновыми матрацами под мышкой.

Саня быстро пошел вслед за ними. Ему хотелось поскорей скинуть с себя пропотевшую одежду.

– Ящик номер три в машину, я сказал. В машину! Живо!

– Ярослав Михайлович, а образцы?

– Тоже! Неужели не понятно?!

– Ярослав Михайлович, а что будет с питомцами?

– Не твоего ума дело! Ты таскай, таскай! Шевелись!

Саня разделся и бегом влетел в воду. Трусы на нем были вполне приличные – могли сойти за плавки. Да и кому какое дело. Пляж еще почти пустой.

Вода оказалась холодной и приятно обожгла тело. Саня проплыл кролем метров пятьдесят. Потом перевернулся на спину – и пронесся еще метров пятьдесят, в быстром темпе, чтобы выгнать из башки дурацкие мысли: о Варе, о ее соблазнительных округлостях под простыней.

Из воды Саня видел полукруг бухты, песчаный берег, кабинки для переодевания, кафе, немногочисленных отдыхающих, занимавших топчаны.