Она подобрала юбку и побежала назад по лестнице.

На верхних этажах шато царил хаос. Санитары пытались освободить зал и лестницы.

— Сантэн! — крикнул ей Бобби Кларк. — Вы готовы уходить?

Он помогал нести носилки, и ему приходилось кричать, чтобы перекрыть голоса санитаров и стоны раненых.

Сантэн пробивалась через поток идущих навстречу людей. Бобби схватил ее за рукав, когда она поравнялась с ним.

— Куда вы? Надо уносить ноги!

— Отец! Я должна найти отца.

Она вырвалась и побежала дальше.

Самый верхний этаж был пуст. Сантэн побежала по нему с криками:

— Папа! Папа! Где ты?

Она пробежала по длинной галерее, со стен которой на нее высокомерно смотрели портреты предков.

В конце галереи она всей тяжестью навалилась на закрытую дверь. За ней находились комнаты ее матери, в которых все эти годы граф ничего не менял.

Он сидел в гардеробной, перед портретом матери Сантэн, на стуле с высокой спинкой, накрытом вышитой тканью, и поднял голову, когда дочь ворвалась в комнату.

— Папа, надо уходить! Немедленно!

Он словно не узнал ее. На полу между ног графа стояли три непочатые бутылки коньяка, а еще одну он держал за горлышко. Эта бутылка была наполовину пуста. Он поднял ее и, по-прежнему глядя на портрет, отпил из горлышка.

— Пожалуйста, папа, надо уходить!

Еще один снаряд разорвался где-то в восточном крыле шато, но граф даже не моргнул своим единственным глазом.

Она схватила его за руку и попыталась поднять, но граф был рослым и грузным. Коньяк пролился ему на грудь.

— Немцы прорвались, папа! Пожалуйста, идем со мной.

— Немцы! — неожиданно взревел он и оттолкнул от себя Сантэн. — Я снова сражусь с ними!

Граф взял с колен длинноствольное ружье и выстрелил в потолок. Известковая пыль набилась ему в волосы и усы, драматично состарив.

— Пусть придут! — ревел он. — Я, Луи де Тири, говорю: пусть придут! Я жду!

Он обезумел от алкоголя и отчаяния, но Сантэн пыталась поднять его на ноги.

— Мы должны уходить!

— Никогда! — взревел он и отшвырнул ее от себя, на этот раз более грубо. — Я никогда не уйду. Это моя земля, мой дом, дом моей дорогой жены… — Его единственный глаз безумно блеснул. — Моей дорогой жены! — Он протянул руку к портрету. — Я останусь здесь с нею. Я сражусь с ними на своей земле!

Сантэн схватила отца за руку и потянула, но он легко отбросил ее к стене и стал перезаряжать старинное ружье.

Сантэн прошептала:

— Надо привести Анну на помощь.

Она побежала к двери. В северной части шато разорвался еще один снаряд. Вслед за грохотом падающих кирпичей и разбитого стекла пришла взрывная волна. Девушка упала на колени. Со стены попадали тяжелые портреты.

Сантэн встала и побежала по галерее. Запах горящего пороха смешивался с острым запахом дыма и гари. Лестница была почти пуста. Выносили последних раненых. Когда Сантэн выбежала во двор, две перегруженные санитарные машины выехали за ворота и двинулись по подъездной дороге.

— Анна! — закричала Сантэн.

Анна укладывала мешок и саквояж на крышу одного из фургонов, но спрыгнула и побежала к Сантэн.

— Ты должна мне помочь, — выдохнула Сантэн. — Там папа!

Три снаряда один за другим попали в шато, еще несколько разорвались перед конюшней и в огороде. Должно быть, немецкие наблюдатели заметили движение в здании. Их батареи пристрелялись к цели.

— Где он? — спросила Анна, не обращая внимания на обстрел.

— Наверху. В маминой гардеробной. Он не в себе, Анна.

— Просто пьян.

— Я не могу его сдвинуть.

Войдя в дом, они сразу почувствовали запах пожара. Они поднимались, и запах становился сильнее, вокруг собрались густые клубы дыма. К тому времени как они поднялись на второй этаж, обе кашляли и с трудом дышали.

Всю галерею заволок густой дым, видеть можно было только на несколько шагов вперед, а в дыму блестело дрожащее оранжевое свечение: горели передние комнаты, огонь прожигал двери.

— Уходи, — выдохнула Анна. — Я его найду.

Сантэн упрямо покачала головой и пошла по галерее. На шато обрушился новый залп из гаубиц, к густому черному дыму добавились облака кирпичной пыли. Женщины временно ослепли и вынуждены были пригнуться у начала лестницы.

Едва дым и пыль немного развеялись, как они снова побежали вперед, но пробитое в стене отверстие, точно меха, раздувало пламя. Огонь яростно ревел. Непреодолимая стена жара преградила им путь.

— Папа! — закричала Сантэн; женщины отступали перед жаром. — Папа! Где ты?