–  Батюшка, грех это - на горе таком играть.
– Попыталась возразить мать. У многих даже и могилки-то нет - так в реке и остались…

–  А усобицу между своими устраивать не грех?
– Мгновенно взъярился дед.
– А в данилины руки остатки сотни отдавать не грех? Сколько народу он в первом же бою положит? После той переправы, сотня в настоящем деле ни разу не была, народ распустился, десятки не полные, некоторых и вообще нет! Данила порядок наведет? Или бабам легче будет, если их мужья, да сыновья не в реке потонут, а порубленные лягут?

Дед говорил о больном и распалялся все больше и больше. Мать, словно не замечая этого, опять попробовала возражать.

–  Все равно, батюшка, как-то нехорошо это…

–  Исполнять!
– Дед в очередной раз поднял голос до командного рыка.
– Война есть война! Если не мы их, то они нас, а потом, сдуру, и вообще всех! Делать, как сказано! Сплетня такая: Данилу хотят после меня сотником поставить, а он в первом же бою половину народу положит, а то и всех!

"Ни хрена себе, сэр, новое слово в строевом уставе тяжелой конницы - команда: "Сплетню запускай! Ать, два!". Ай да граф Корней Погорынский! Силен!".

А дед между тем, подавив робкое сопротивление командира "бабьего контингента" увлеченно продолжал:

–  Теперь опять чисто бабье дело. Анюта, у богатея нашего Кондрата жена сильно ревнивая?

–  Да нет, вроде бы… Дарья - так, на язык бойкая, а чтобы ревновала… Да и не к кому.

–  Ага… Кхе… А у братьев его?

–  У Власа жена забитая совсем, - мать сочувственно вздохнула - слова поперек не скажет. А у Устина… Марфа - да! Марфа может! Помнишь: лет пять назад Устин с перевязанной головой ходил? Говорил, что верхом по лесу ехал, да за ветку зацепился и ухо порвал.

–  Ну-ну, что-то такое было…

–  Только у ветки той, почему-то, зубки оказались. И зубки те - Марфины!

–  Кхе! Так может она того… в любви погорячилась? Случается…

–  А не все ли равно, батюшка?
– На лице у матери появилось выражение, смысл которого Мишка затруднился определить.
– Главное - огонь в бабе есть!

–  Во! Молодец, Анюта, правильно все поняла! Значит, Кондрат и Устин. Болтать будете так: Кондрату и Устину приглянулась одна моя холопка. Одна и та же - обоим. Да так в сердце запала, что оба, в тайне друг от друга, приходили ко мне торговаться. Хотели эту холопку себе купить. Я не продал, вот они и озлобились. Только вот, которую из наших холопок… Какую выбрать, Анюта?

–  Никакую, батюшка. Так еще интереснее. Бабы сами выберут, да еще и спорить будут: та или эта? А если заспорили, все - сплетни не удержишь. Такое еще услышим, что сами удивимся! А уж Дарья с Марфой…

Мать даже мечтательно прикрыла глаза.

–  Кхе! Как бы мужики и правда на войну не запросились… От такого - хоть на половцев, хоть на ляхов, лишь бы от дому подальше!

"Ну до чего ж люди на черный PR падки! Кто сказал, что его при демократии изобрели? В какой это опере была ария о клевете? "Клевета сперва украдкой слух людской слегка ласкает…". В "Паяцах", кажется. Не важно! Хотели войны, господа заговорщики? Получите в лучшем виде и практически в профессиональном исполнении. Эх, выборы, нынче не в моде, я б вам показал политтехнологии!".

–  Деда, ты не помнишь, случайно, кто на сходе громче всех орал, что у кожевенников промысел больно вонюч?

–  Я говорил. А что?

–  А еще кто?

–  Да все орали. Ты это к чему?

–  Сейчас объясню, деда. Только скажи: у кого подворье близко к тыну стоит - у Егора или у Фомы?

–  У Фомы. Прямо, как у нас, к самому тыну примыкает. Да чего ты задумал-то?

–  Ты говорил, что десятники Егор или Фома к смутьянам примкнуть могут. Мол, обижены на тебя: Егор за бороду отрубленную, Фома за морду битую. А если слушок пройдет, что Фома громче всех на вонь ругался, а Касьян с Тимофеем обиделись и решили: коли мастерские за тын выносить придется, то поставят их аккурат напротив подворья Фомы? От запаха-то никакой тын не закроет!

–  Хе-хе, ну удумал!
– Развеселился дед.
– Да Фома им только за мысли такие… Хе-хе-хе.

–  Потом добавить можно будет, что Фома, как узнал, так грозился мастерскую вонючую поджечь.

–  Поверят! Ей Богу, поверят! Фома на руку скор. Анюта, как думаешь?

Мать ответила неожиданно серьезно и строго:

–  Плохо думаю, батюшка. Все село между собой перессорим. Не дело это, худо обернуться может.

–  А сейчас у нас что? Тишь, да благодать? Умиротворение в человеках и благорастворение на воздусях?
– Дед тоже стал серьезен и строг.
– Ты вот о чем подумай, Анна Павловна: чем сильнее мы смутьянов между собой перессорим, тем меньше твоим девкам народу из самострелов дырявить придется!

Думаешь это так легко - человека убить? Да еще девке молодой! Это в забор стрелять легко, а в живую душу… Не каждая и решится, как ее не натаскивай. И правильно! Бабам рожать, а не убивать надо. Противно убийство женской натуре - невместно! Так что, стреляйте-ка вы, бабоньки, лучше языками. Это дело для вас привычное, но, бывает, не менее убойное. Ну, а если уж до крайности дойдет… Ты своему войску объясни: дом свой защищать будут, детей, кровь свою… Вот так!

Дед помолчал, словно смутившись собственной патетики, побарабанил пальцами по столу. Никто из присутствовавших не решался нарушить тишину. Наконец, дед вздохнул и оторвал взгляд от столешницы.