– А что, помешали? – хохотнул амбал. – Мужик какой-то новый, а, Марина Викторовна? Как в койке-то, порядок? А то, может, на меня сменяете? Я бы со всей страстью…

– Слушай, Боцман, заткнись, будь добр! – отрезала она. – Иначе хозяину слова твои передам.

Но он не отступал, прижимая ее к сиденью и пытаясь залезть рукой под куртку:

– Зря вы так со мной, я парень ласковый, горячий…

Из-за руля повернулся Череп:

– Остынь. Мастиф предупредил, чтобы не трогал ее никто.

– Ты рули давай, не оглядывайся! – огрызнулся Боцман, продолжая тискать Марину, и тогда она просто приложила к его щеке сигарету. Он заорал и с размаху ударил женщину по лицу, разбив губу.

– Ах ты, сучка! Думаешь, если у Мастифа в фаворе, можешь делать, что хочешь? Да я тебя сейчас через всю свою бригаду пропущу, а их человек сорок, будет, что детям рассказать. Если встанешь!

– Боцман, это ты зря, – лениво протянул Череп. – Мастифу это не понравится. Придется ответить.

– Отвечу, не бойся! – ощерился тот. – Сука, морду сожгла! Тебе бы так, узнала бы…

– Успокойся, знаю! – огрызнулась Марина, вытирая кровь, текущую из разбитой губы.

Они подъехали к особняку Мастифа в коттеджном поселке «Березовая роща», где их уже встречали, хозяин лично стоял на крыльце, озабоченно глядя на подъехавшие машины. Марина вышла и направилась к нему. Невысокий, суховатый, лысый старик раскинул руки, как будто увидел родню:

– Мариночка, все хорошеете, даже неприлично! – воскликнул он, обнимая ее. Каждый раз после этих объятий у Коваль возникало ощущение, что к ней прикасалась жаба…

Мастиф заметил разбитую губу. Переведя взгляд на Боцмана, уловил и причину. Глаза его сузились, он негромко протянул:

– Что, я как-то плохо объяснил? Кто позволил тебе, урод, касаться своими ручищами этой женщины?

– Мастиф, она мне в морду сигаретой ткнула, – пробормотал Боцман, глядя под ноги.

– А надо было в глаз, гнида! – заорал Мастиф. – Опять, падла, руки распустил? – он винтом слетел с крыльца, не смотря на свои преклонные годы, и, коротко размахнувшись, ударил Боцмана в солнечное сплетение. Тот согнулся.

– Заприте его в карцер! – бросил Мастиф охране, а сам обнял Марину за плечи, увлекая в дом. – Ради всего святого, Марина, извините меня за этого козла, он будет наказан.

Она вздохнула.

– Что у вас случилось?

– Племянник сцепился на рынке с черными, подкололи его. Заштопаете?

– А у меня есть выбор? – пожала Коваль плечами, входя в огромную спальню.

– Нет, – улыбнулся Мастиф, подавая ей синий одноразовый халат. – Набор на столе, где ванная, думаю, помните. Не буду мешать.

Он вышел, а Марина направилась мыть руки.

Племяннику было лет шестнадцать, очень красивый мальчишка, только бледный от кровопотери и шока. Бегло осмотрев рану, Коваль быстро написала на листке названия лекарств, которые понадобятся, и вынесла в холл, где в кресле курил озабоченный дядюшка.

Ему было, чем озаботиться – это не просто залетные рыночные торгаши подрезали племянника криминального авторитета. Один из них, прихваченный гулявшими с Ильей братками и запертый в подвал под гаражом, признался, что является родным братом Рифата – того самого несостоявшегося владельца кирпичного завода, которого Мастиф «приговорил» несколько месяцев назад. Завода тоже уже не существовало – на его месте оперативно возводился новый ночной клуб.

– Пошлите кого-нибудь в аптеку, – Марина коснулась плеча старика, выведя того из задумчивого состояния.

– Хорошо. Как он? – лицо Мастифа выражало искреннюю заботу о здоровье племянника.

– Пока не знаю.

Рана оказалась глубокая, хорошо еще, что печень не задело. Обработав рану, наложив швы и поставив капельницу, Марина вышла к Мастифу:

– Все хорошо, он спит. Через три дня пришлите за мной, я посмотрю швы.

Пора было убираться отсюда, да побыстрее. Она всегда предпочитала не задерживаться в этом доме.

– Вас отвезут, Марина.

Мастиф опять обнял ее, сунув в карман куртки конверт с деньгами. Все, как всегда. У крыльца ждал зеленый «Рэндж Ровер», и Марина по привычке села назад.

– Вас домой? – спросил Череп, выезжая из ворот.

– Да.

Она закрыла глаза, стараясь расслабиться – дома ждал непростой разговор.

В окнах ее квартиры горел свет. Надо же, остался, отметила Марина с удивлением и облегчением. Мысль о пустой квартире была невыносима. Дверь открыл Волошин в одних джинсах, лицо было мрачным, глаза – холодными.