– Ага, умная ты сильно! – отозвался он. – Я и сам могу. Я, Коваль, как ты – все сам делаю, – и он коротко хохотнул, бросив в ее сторону недобрый взгляд.

– Слушай, парень, давай по-хорошему – ты меня отпускаешь, а я забываю, как ты выглядишь. Я свое слово держу, это все знают, – предложила Коваль, решив использовать все средства в борьбе за свободу и надеясь на чудо. Чуда не произошло, скорее, наоборот – он опять поднялся и ударил ее, на этот раз еще сильнее, чем прежде. Из глаз хлынули слезы, Марина закусила губу, чтобы не заорать.

– Я же тебя просил, не зли меня, – попросил он почти ласково.

Ему удалось уколоться, и он сел, блаженно закатив глаза в ожидании прихода. «Господи, неужели мои мальчики не ищут меня, неужели еще не хватились? – лихорадочно думала Марина, стараясь не шевелить затекшими кистями рук, чтобы наручники не врезались в запястья еще сильнее. – Что вообще все это значит? Кто знал, что именно сегодня я поеду в „Бэлль“, кроме моей охраны? Это мой собственный салон, там нет непроверенных людей, но тогда – кто, кто?! Только бы выбраться живой, а уж там я разберусь…»

С принятой дозой ее мучитель подобрел, взял со стола бутылку минералки, поднес ее к марининым губам, задрав за волосы голову, и стал лить воду ей в рот.

– Ну, полегчало?

– Спасибо.

– Пока не за что, – усмехнулся он.

– Мы кого-то ждем? – спросила она, облизывая губы.

– Ждем-ждем, скоро будут. Хватит на твой век, Коваль. Ох, и позабавимся же мы сегодня! – произнес пацан, разглядывая ее с ног до головы. – Сладкая ты телка, аж слюнки текут! Небось, от мужиков отбоя нет, как и раньше? Я-то помню, как на тебя все наши облизывались! – и он игриво ущипнул ее за грудь.

– Больно… – застонала Марина.

– Это не боль еще, Коваль, боль – она другая…

«Щенок сопливый, что ты мог знать о боли? А я-то в этом просто профи, я вынесла ее столько, что твои мозги набекрень свернуло бы, если б ты их не проколол давным-давно. Но почему мне так знакомо это лицо, что это за слова о „наших“, облизывавшихся на меня? Черт, как голова болит, мешает думать…»

В этот момент распахнулась дверь, в комнату вошли три здоровенных амбала, вроде Рэмбо, и с ними – худой, лысый мужик в белом пальто. Ваня Воркута собственной персоной. Все стало предельно ясно…

– Что, Илюшка, развлекаешься? – усмехнулся он.

«Мама дорогая, так это же Илья, племянничек покойного Мастифа! – ахнула про себя Коваль. – Вот откуда мне так знакома эта морда, я ж его с того света вытащила, паршивца поганого! Знала бы – добила бы лучше…»

– Что, Марина Викторовна, подрос крестничек-то ваш? – продолжал Воркута, усаживаясь на стул перед висящей на крюке пленницей. Амбалы замерли сзади…

– Да уж, – усмехнулась она. – Знала бы, что таким вырастет, хрен бы я его спасала.

– Дети неблагодарны, Марина Викторовна, впрочем, как и бабы.

– Это обо мне?

– А то! Ведь вот как вышло с корешем моим Мастифом – пригрел вас, в люди вывел, дело в руки дал, а вы его же на тот свет спровадили. Где благодарность?

– Интересно, и кто же это так на меня набрехал? – спокойно спросила Марина, успевшая за время, прошедшее со дня смерти Мастифа, научиться прекрасно владеть собой и не вздрагивать, едва заходил разговор об этом. – Он умер от острой сердечной недостаточности у меня на руках…

– Да, только не НА руках, а ОТ рук, – поправил Ваня. – С вашим медицинским образованием, думаю, это труда не составило. Но это все лирика. Скажи лучше, ты подумала над моим предложением?

– Здесь не о чем думать. Я никогда не соглашусь на то, чего ты хочешь. Можешь меня убить, но все равно по-твоему не будет.

– Это ты решила легко отделаться, – засмеялся Воркута. – Убить – просто, сама ведь знаешь. А я не люблю, когда просто, я все сделаю, чтобы ты приползла и предложила мне сама свои клубы.

– Ну, помечтай, пока время есть, – посоветовала Коваль. – Даже если мне придется торговать собой на вокзальной площади, ты все равно не дождешься.

Ваня внимательно разглядывал ее, пытаясь, видимо, найти следы страха в лице, и Марина это поняла, решив про себя: «А вот хрен тебе, я не покажу, как мне страшно, даже ноет все внутри, но я не покажу, лучше сдохну!».

– Да, – задумчиво произнес он. – Я думал, ты умнее, Коваль… Сама виновата – не люблю дерзких и строптивых баб. Отстегните ее! – велел он амбалам.