– Да. Вообще-то довольно странно. До сих пор я предпочитал спать один.

– Я тоже.

– Ты по-прежнему любишь уединение?

Она села, придерживая простыню на груди, и в упор посмотрела на Гейвина.

– Нет, и ты знаешь.

– Откуда? Ведь ты ничего мне не говорила.

– Зато теперь сказала. Ну ладно, хватит. Нам надо обсудить куда более важные вопросы.

– Сначала я приму душ.

– Гейвин… тебе нужно срочно?

– Ты можешь помыться вместе со мной. Она покраснела еще гуще.

– Не думаю, что ты высказал хорошую идею. Он пожал плечами:

– Как хочешь. Тогда подожди, я быстро.

Когда он вернулся, еще мокрый и с полотенцем, закрученным вокруг бедер, Персефона сидела за столом у окна, облаченная в мягкий белый халат.

Сайда принесла завтрак и ушла. Они остались одни, их разделяли невысказанные слова, незримо витавшие в воздухе.

Гейвин сел напротив Персефоны. Она налила ему кофе. На подносе лежали круглые тосты с маслом, яичница и тонкие, как бумага, куски ветчины. Гейвин с удивлением понял, как ему приятно участвовать в такой простой, почти семейной трапезе.

Несколько минут они молча ели, потом Персефона положила свою вилку и промокнула губы салфеткой.

– Ты должен меня выслушать.

Гейвин допил кофе и снова наполнил чашку, мысленно приготовившись к разговору.

– Я весь внимание.

– И не только выслушать, но и поверить.

– Я обещаю серьезно обдумать твои слова.

Такой ответ явно не удовлетворил Персефону, однако она продолжала:

– Еще в раннем детстве я узнала, что Акора живая. Опять! Он-то думал, что Персефона расскажет ему о себе, а она вернулась к тому, что они уже обсуждали.

– Да, люди в нее верят, – подтвердил он.

– И не напрасно. Я долго жила одна, в тишине… Я говорю не о той тишине, когда нет шума, а о той, что у нас в душе. Меня редко отвлекали посторонние вещи, и я спокойно слушала землю, воду, ветер. Я слышала Акору.

– Персефона… – Гейвин помолчал, подбирая слова. Он только сейчас начал понимать, как сильно ему нравится эта женщина. Да, древний закон запрещал причинять вред представительницам слабого пола, но даже без закона он не представлял себе, что мог бы сознательно ее обидеть. – Ты много времени провела в одиночестве, ты сама сказала. Такой образ жизни…

– Ты думаешь, я страдаю галлюцинациями? – тихо спросила она, словно предвидя подобное предположение. А может быть, такая мысль посещала и ее саму.

– Нет. На мой взгляд, вполне естественно, что ты воображаешь присутствие другого существа…

– Нет, Гейвин, я ничего не воображаю. Мы знаем, что Акора, возможно, всего лишь крошечная часть чего-то огромного, которое меняется. – Она вздохнула. Гейвин видел в ее глазах боль. – Нас ждет новый катаклизм.

Его поразила та уверенность, с которой она произнесла свои слова. Он оттолкнулся от стола и встал, желая немного отдалиться от своей собеседницы.

– Мы пока не знаем.

Персефона тоже встала. Бледные лучи утреннего солнца осветили ее прямую стройную фигурку и сосредоточенное лицо.

– Я знаю! Ты должен меня выслушать. Подготовь свой разум, распахни свое сердце…

– Мой разум помог мне понять, что происходит на Акоре. По-твоему, чем я занимался последние месяцы? Изучал, исследовал, открывал…

– Да, ты прав. Тебя подводит не разум, а сердце.

– Эмоции не решают проблему.

– А интеллект решит? Ты хочешь понять происходящее и надеешься найти верный ответ с помощью одного лишь интеллекта, но признаешь, что тебе не хватает знаний. Их неоткуда взять просто потому, что их не существует. Послушай же меня. Ты акоранец и…

– Мы уже говорили на эту тему. Долг обязывает меня посвятить всего себя Англии.

– Ты выдаешь желаемое за действительное.

– Думаешь, я хочу жить в Англии? Черт возьми, Персефона, нет!

Гейвин быстро пересек разделявшее их пространство и вцепился в ее плечи. Он должен сделать так, чтобы она поняла!

– Я совсем не хочу, – повторил он более спокойным голосом.

Близость Персефоны смягчила его гнев, несмотря на то что, по его мнению, она вела себя излишне самоуверенно, пытаясь заставить его посмотреть в глаза неприятной правде.

Неудивительно, что он ее любил.

– Что случилось? – спросила она, испуганно округлив глаза.

– Ничего.

– Только что у тебя сделалось очень странное лицо. Еще бы! Секунду назад он почувствовал, будто вся кровь вдруг прилила к ногам. Какая нелепость: он, которого с малых лет учили мужеству, потерял самообладание при мысли о таком ничтожном чувстве, как любовь!

Гейвин внутренне собрался. Он расслабил пальцы, сделав свое прикосновение нежным, и заявил:

– Хорошо, насколько я понял, тебе кажется, что ты каким-то особым образом можешь общаться с духом Акоры, что ты его «чувствуешь». И у тебя появилась уверенность, что в ближайшее время произойдет извержение вулкана. Так?