— Это еще предстоит выяснить, — буркнула Мариша.

— Кому предстоит? — насупился Прапор. — Этот капитан с красной рожей ничего не захочет выяснять. По нему сразу видно, ему лишь бы глаза залить. А дальше хоть трава не расти.

— Во всяком случае, толковый следователь точно захочет выяснить, — сказала Мариша. — И сразу узнает, что мы с вами все выходили ночью из дома. И значит, все могли прикончить Любку.

— Глупости! У меня лично не было мотива ее убивать! — воскликнул Женька. — И я как свалился, так и спал в гостиной всю ночь.

— Ты выходил, — неожиданно перебил его Прапор. — Когда я возвращался в дом, поговорив с Любкой, то столкнулся с тобой.

— Я только покурил и вернулся назад! Зачем мне было ее убивать?

— Я и не говорю, что ты ее убивал, — отозвался Прапор. — Но ты же вечно кидаешься на любую юбку. И возле Любки ты весь вечер вертелся. А она к тебе не больно-то. Все больше ко мне.

Мы с подругами переглянулись. В словах Прапора была своя правда. Женька и в самом деле весь вечер ухаживал за Любкой. Но она принимала его ухаживания только до того момента, пока их мог видеть Виктор. Наверное, таким образом она надеялась возбудить в бывшем муже ревность. Но как только поняла, что тот совершенно равнодушен, сразу же отшила Женьку, и весьма грубо. Возможно, Женьке было непривычно получать отказ от дам. И он в самом деле вознамерился наказать гордячку. Конечно, убивать он ее не собирался. Но неизвестно, как у них там дело обернулось. Возможно, Женька попытался ее поцеловать, Любка начала отбрыкиваться. А так как оба они были под градусом и нетвердо стояли на ногах, то вполне могли упасть. И при падении Любка неудачно стукнулась обо что-нибудь головой. Например, о торчащий из земли камень или железку. Всякое ведь в жизни бывает. Как говорила моя бабушка, на грех и из палки выстрелишь.

— Ты думаешь, я погнался за ней, изнасиловал, убил, а потом еще и в петлю сунул? — даже побледнев от ярости, заорал на Прапора Женька. — Да зачем мне это нужно? Со мной любая девка добровольно будет рада побыть. И вообще, я так вчера набрался, что мне не до любви было. Я и на ногах едва стоял! Какие уж тут погони!

— Никто тебя и не обвиняет! — успокоила его Мариша. — Прапор просто объяснил на твоем примере, что при желании менты могут найти мотив для любого из нас.

— А чего сразу на мне? — пробурчал, уже успокаиваясь, Женька. — Как что, так сразу я. На себя пусть примеривает. У него-то побольше моего был мотив Любку убить.

Теперь наступил черед Прапора побледнеть.

— Что? — заорал он. — Что ты городишь?

— А то! Ты же сам сказал, что Любке деньги заплатил, и она тебе расписку в их получении дала. А что тебе мешало потом ее убить, а деньги обратно забрать? Все десять кусков. Людей и за меньшие деньги убивают!

— Да чтобы я! За десять кусков! Да на нары! Ни за что! — заключил Прапор. — У меня голова на плечах есть. — И он уставился на нас.

— А чего ты на нас смотришь? — осведомилась у него Мариша.

— Вы тоже могли Любку грохнуть, — последовал неожиданный ответ.

— За что же это, интересно? — разинули мы рты.

— Из ревности! — заявили парни и торжествующе переглянулись. — Из-за того, что мы за ней весь вечер ухаживали.

— Нужны вы нам больно, — фыркнула Мариша и закатила глаза, показывая, что больший абсурд и придумать трудно.

— У вас и самомнение! — позавидовала я Прапору и Женьке.

А Катька не сказала ничего, она отвернулась молча, всем своим видом выражая, какого она невысокого мнения о мужчинах вообще и о Прапоре с Женькой в частности, что даже разговаривать с ними не хочет. Однако уже через полчаса мы все между собой помирились. И дружно решили, что самый сильный мотив, как ни крути, все же был у Виктора. Ведь после смерти Любки он вполне мог претендовать на право владения своим домом. Уверенные, что теперь личность убийцы ничего не будет стоить призвать к ответу, мы двинулись к дому, где за стаканами с первачом, поставленным сюда кем-то из сердобольных соседей, сидели бравый капитан и Виктор. Судя по их скорбным лицам, они поминали Любку.

— Погибни она месяца на три раньше, быть бы тебе вдовцом! — глубокомысленно изрек капитан как раз в тот момент, когда мы входили в дом.

— Не допустил бы! — рубанул по столу Виктор. — Будь она со мной, осталась бы жива! Нечего ей было мать свою слушать! Вот кто во всем виноват!

Любима куда-то испарилась, должно быть, видеть мужа в таком состоянии было невыносимо для ее гламурной сущности. А вот мы с подругами, напротив, очень заинтересовались разговором двух уже изрядно набравшихся господ. И потихоньку устроились в укромном уголке кухни за холодильником, где на нас никто не обращал внимания, но мы могли все слышать.

— Так вроде бы ты же с ней развелся, — попенял Виктору капитан. — В деревне бабки так судачили.

— Я?! — возмутился Виктор. — Да ты что? Чтобы я Любку прогнал? Ни за что!

— Погоди, погоди, — удивился капитан. — К тебе же твоя прежняя вернулась.

— Вернулась, — пьяно кивнул Виктор. — И чё?

— Так ты же на ней женился!

— Я почему женился! Потому что Любка психанула и к мамаше своей убежала. Дура! А та ко мне заявилась и ну скандалить, что я ее доченьку обидел. Имущества лишил. А жить, мол, ее дочь со мной после всего случившегося не будет. Нужно разводиться и имущество делить. Грозилась ужасно. Любима даже из дома ушла. Ну, я и сказал, что ладно, отдам вашей дочери, Раиса Захарьевна, дом в деревне. А себе квартиру оставлю. Что мне еще было делать? Ты же знаешь Раису Захарьевну. Так бы просто она от меня не отстала. Это же огонь, а не баба.

— Полымя! — подтвердил капитан. — Давай выпьем, чтобы век ее больше не видеть.

— Слушай, а не мог бы ты ее за решетку засадить? — по-товарищески доверительно обратился к капитану Виктор.

— За что? — удивился тот.

— А может быть, это она Любку и прикончила, чтобы дом захапать! — ответил Виктор, и у нас с подругами глаза полезли на лоб.

Судя по продолжительному молчанию, капитан тоже с трудом переваривал эту версию.

— Да ты что?! — наконец выжал он из себя реакцию. — Она же ее… как это… Она же ее мать! И чтобы мать родную дочь из-за какого-то дома убила? Не может быть!