— Ты так говоришь, словно уже все знаешь! — воскликнула я.

— Пока лишь догадываюсь, — поправила меня Мариша.

— А кто это они? — спросила я у Мариши. — Ты сказала, что смерть Любки едва не спутала все их карты. Кому им?

— Как? — удивилась Мариша. — Ты еще не догадалась? Им — это Георгу и Любиме. Они и затеяли эту историю с переодеванием в привидение.

— Но зачем? — воскликнула я. — Только для того, чтобы напугать Виктора до смерти?

— Виктор был обречен, — кивнула Мариша. — Но перед смертью он должен был осознать, за что погибает. Отсюда и надобность в привидении Елены Саниной. Это была месть.

— Что? — поразилась я. — Но с какой стати Любиме и Георгу было мстить за каких-то там Саниных? Мариша, ты что?

— Это ты — что! — неожиданно воскликнула Мариша. — Честное слово, иногда мне с тобой просто плакать хочется. Я ведь тебе уже все объяснила. Неужели ты так ничего и не поняла? Ведь все так просто. Ты тоже видела портрет старика Санина. Разгадка происходящего все это время лежала на поверхности. Буквально под самым нашим носом. Мы были слепы, не заметив ее раньше.

И, выходя из машины, Мариша загадочно добавила:

— И все дело было в этой земле.

Я молчала, нахмурившись и пытаясь свести концы с концами. Но пока у меня не очень получалось. Однако мы уже прибыли в отделение милиции, куда доставили Митьку с перевязанным горлом и Георга, по-прежнему хранящего отстраненное и чуточку презрительное молчание. У кого-то я уже видела эту манеру. Стоп. Да, конечно же, у Любимы. Вот уж в самом деле парочка, гусь да гагарочка. Действительно, похожи они друг на друга, как брат и сестра. Стоило этой мысли промелькнуть у меня в голове, как мне показалось, что разгадка приоткрыла мне свое лицо.

Но тут подскочила Катюха и принялась меня тормошить, требуя, чтобы я ей все объяснила — немедленно! А то к ней пристают менты, а она ничего не может им толком сказать.

— Погоди ты, сама ничего не пойму, — отбивалась я от нее. — Мариша все знает, только молчит.

Мариша тем временем устремилась в отделение милиции.

— Вы по какому вопросу? — преградил ей дорогу молоденький лейтенант.

— Я свидетель, — заявила Мариша.

— Всех свидетелей следователь допросит, — заверил ее лейтенант. — В свое время. А пока посидите в коридоре. Подождите. Вас вызовут.

Ждать нам пришлось не слишком долго. Минут через десять к нам вышел парнишка лет двадцати и спросил:

— Кто из вас свидетель по данному делу?

— Я! — крикнули мы все хором и дружно поднялись.

— Хорошо, хорошо! — испуганно попятился от нас парнишка, игравший за отсутствием кого-то более взрослого и солидного роль следователя. — Заходите. Может быть, ваше присутствие поможет преступнику разговориться. А то молчит, словно воды в рот набрал. Из документов у него при себе одни водительские права. Сейчас мы пробиваем его по нашей картотеке. Но сдается мне, что дорога этого типа уже неоднократно пересекалась с правосудием. Больно уж невозмутимо держится.

Мы вошли в кабинет и обнаружили там Митьку и Георга. Митька изображал из себя умирающего, но, по-моему, это было чистой воды притворство. Георгу досталось от Катьки значительно сильней, но он вел себя куда достойней своего бывшего противника.

— Вот, гражданин Лепетов не хочет объяснить, по какой причине начал душить гражданина Клюкова, — пожаловался нам парнишка, оказавшийся младшим лейтенантом Воропаевым.

— Это я вам объясню, — вылезла вперед Мариша, и все, в том числе и Георг с Митькой, воззрились на нее с удивлением.

— Объясните? — немного придя в себя, запинаясь, переспросил у нее лейтенант Воропаев. — Вот как! Что ж, раз больше никто говорить не хочет, послушаем вас.

— Только я начну издалека, — предупредила всех Мариша.

— Прошу вас, — слегка скис Воропаев. — Начинайте.

Но Мариша, как и полагается хорошему рассказчику, еще немного помучила аудиторию. Сначала она откашлялась, потом долго устраивалась поудобней на жестком стуле.

— Так вот, — наконец начала она свою речь, — вы все, конечно, знаете, что после октябрьского переворота и прихода к власти большевиков в нашей стране на довольно продолжительное время установился «красный террор».

Судя по лицу Воропаева, он все же не ожидал, что Мариша начнет свой рассказ настолько издалека. От удивления он даже закашлялся.

— Вы что-то сказали? — немедленно обратилась к нему Мариша.

— Нет, ничего, — ответил несчастный Воропаев. — Продолжайте. Только, если можно, без экскурса в историю.

— Без экскурса не получится! — твердо заявила Мариша.

— Хорошо, — сдался Воропаев. — Рассказывайте, как знаете.

— Многие дворянские семьи в те годы оказались полностью уничтоженными. Кого-то убили на войне, кто-то погиб от рук взбунтовавшейся голытьбы, кто-то сгинул в застенках ЧК. Но некоторым, если можно так выразиться, повезло. Они сменили имена и фамилии, переехали в другие места, короче, затаились и благодаря этому остались живы. И эти выжившие передали своим детям ненависть к классовому врагу, которую те сумели пронести через поколение. Потом память о былом величии рода поистерлась, но память о богатствах, украденных у них большевиками, осталась. И служила дополнительным стимулом для ненависти. Очень многие хотели бы вернуть свое богатство. Но только некоторые знали точно, где и с кого можно спросить за него. И ничего, что с тех пор прошел почти целый век. Для мести время роли не играет.