Он потянулся к телефону. Я задержал его руку.

— Подождите, — сказал я. — Не надо, чтобы они знали.

— Что знали?

— Что нам известно, где они.

— А разве нам известно? У нас есть только номер.

Ти-Джей сказал:

— Может, Конги сейчас дома. Хотите, я проверю?

Я покачал головой.

— Думаю, на этот раз я справлюсь сам.

Я снял трубку и набрал номер справочной. Когда телефонистка ответила, я сказал:

— Я из полиции, мне нужно получить справку. Меня зовут Элтон Симак, номер значка 2491-1907. У меня есть номер телефона, и мне нужно узнать фамилию и адрес. Да, правильно. Номер 243-7436. Да. Благодарю вас.

Положив трубку, я записал адрес, пока он не вылетел у меня из головы.

— Телефон зарегистрирован на имя А.Г.Уолленса. Есть у вас такой знакомый? — спросил я. Кинен мотнул головой. — Я думаю, "А" — это Альберт. Так Календер называл своего сообщника. — Я прочитал вслух адрес, который только что записал. — Пятьдесят Первая улица, шестьсот девяносто два.

— Это в Сансет-парке, — сказал Кинен.

— В Сансет-парке. Кварталах в двух-трех от прачечной.

— Начинается дополнительный тайм, — сказал Кинен. — Пошли.

Дом был деревянный, и даже при лунном свете было видно, что он сильно запущен. Доски обшивки давно нуждались в покраске, а газон зарос. Несколько ступенек вели на закрытую веранду, заметно просевшую посередине. Справа от дома стоял отдельно гараж на две машины, к которому вела бетонная дорожка с множеством асфальтовых заплаток. Примерно посередине боковой стены была еще одна дверь и третья — сзади.

Мы приехали на «бьюике», который поставили за углом, на Седьмой авеню. У каждого было по пистолету. Я, наверное, удивился, когда Кинен протянул пистолет Ти-Джею, потому что он, взглянув на меня, сказал:

— Раз уж пошел с нами, пусть идет с оружием. По-моему, он правильный парень, пусть идет. Ты знаешь, как это работает, Ти-Джей? Надо только прицелиться и нажать на спуск. Вроде японской фотокамеры.

На воротах гаража висел большой замок. Рядом с ними была маленькая деревянная дверь, тоже запертая. Отодвинуть язычок ее замка кредитной карточкой мне не удалось. Я пытался сообразить, как без шума разбить стекло, когда Питер протянул мне фонарик. На секунду я подумал, что он предлагает мне разбить стекло им, и не мог понять зачем. Потом меня осенило, я приставил фонарик к стеклу и зажег его. «Хонда-сивик» стояла на месте — я узнал ее номер. У другой стены стоял темный фургон — его было плохо видно, даже когда я посветил туда фонариком. Номер был с другой стороны, и при таком освещении трудно было разглядеть, какого цвета фургон, но больше нам ничего и не требовалось. Мы попали в точку.

Во всех окнах горел свет. Судя по всему, дом был построен на одну семью: один звонок на боковой двери, один почтовый ящик рядом с дверью на веранду. Они могли находиться в любой комнате. Мы зашли за дом. Там я, переплетя пальцы рук, подсадил Кинена. Он уцепился за подоконник, подтянулся, чтобы заглянуть в окно, повисел несколько секунд и спрыгнул на землю.

— Это кухня, — шепнул он. — Блондин там, считает деньги. Распечатывает каждую пачку, пересчитывает купюры и записывает цифры на бумажке. По-моему, зря тратит время. Дело уже сделано, какая разница, сколько он получил?

— А другой?

— Его не видно.

Мы повторили ту же процедуру под остальными окнами, а по дороге подергали боковую дверь. Она была заперта, но ее мог бы вышибить и ребенок. Кухонная дверь выглядела немногим прочнее.

Но я не хотел вламываться в дом, пока не смогу убедиться, что они оба там.

Когда мы вернулись к веранде, Питер, рискуя привлечь внимание прохожих, лезвием карманного ножа отодвинул засов. В двери, которая вела с веранды в дом, замок оказался получше, но в ней было большое стекло, которое можно было разбить. Разбивать его он не стал, но заглянул в дом и убедился, что в гостиной Альберта нет.

Вернувшись, он рассказал нам, что увидел, и я решил, что Альберт либо сидит наверху, либо пошел выпить пива. Я попытался придумать способ без лишнего шума взять Календера, а там видно будет, но тут Ти-Д-жей щелкнул пальцами, чтобы привлечь мое внимание. Я посмотрел в его сторону — он сидел на корточках перед окном полуподвала.

Я подошел, нагнулся и заглянул в окно. Он посветил фонариком, и я увидел просторное полуподвальное помещение. В углу стояла большая мойка, рядом с ней стиральная машина и сушилка. В противоположном углу я разглядел верстак, а по соседству с ним два станка. На стене над верстаком был укреплен щит, на котором висели всякие инструменты.

Посередине стоял стол для пинг-понга с провисшей сеткой. На столе лежал один из чемоданов, раскрытый и пустой. А за столом на деревянном стуле сидел Альберт Уолленс все в той же рубашке и джинсах. Он сидел так, словно считал деньги в чемодане, только никаких денег там не было, и странно было бы заниматься этим в потемках. Потому что, если не считать света от фонарика Ти-Джея, в подвале стояла полная темнота.

Хоть я этого и не видел, но мог бы наверняка сказать, что шея Альберта обмотана струной от рояля — вполне возможно, той же самой, которой отрезали грудь у Пэм Кассиди, а может быть, и у Лейлы Альварес. На этот раз такого чистого хирургического разреза не получилось, потому что струна встретила на пути кость и сухожилия, а не только мягкую плоть. Однако свое дело она сделала. Голова у Альберта нелепо раздулась, как будто кровь в нее втекала, а вытечь не могла. Широкое лицо было цвета кровоподтека, а глаза вылезли из орбит. Мне как-то случилось видеть жертву удушения, так что я сразу понял, в чем дело, но привыкнуть к такому невозможно. Более ужасного зрелища я в жизни не видел.