Дрю Кэплен от имени Пэм Кассиди провел переговоры с одной популярной бульварной газетой. Газета напечатала ее рассказ — «Как изуверы из Сансет-парка оставили меня без груди» — и заплатила ей, по словам Кэплена, «значительную пятизначную сумму». Когда я разговаривал с Пэм без адвоката, мне удалось убедить ее, что ее похитили действительно Альберт и Рей и что никакого третьего там не было.

— Вы хотите сказать, что Рей сам с собой это сделал? — удивилась она. На что Элейн сказала ей, что есть много таких вещей, про которые нам знать необязательно.

Примерно через неделю после смерти Календера, то есть после нашей прогулки среди могил, Кинен Кхари позвонил мне снизу и сказал, что поставил машину во втором ряду у входа в отель. Не смогу ли я выйти и выпить с ним чашку кофе, что ли?

Мы пошли за угол, в «Огонек», и сели за столик у окна.

— Я был тут по соседству, — сказал он. — Решил заехать поздороваться. Рад вас видеть.

Я тоже был рад его видеть. Выглядел он неплохо, и я ему об этом сказал.

— Знаете, я принял решение, — сказал он. — Поеду проветрюсь.

— Ах, вот как?

— В общем, уезжаю за границу. За последние несколько дней я закончил почти все дела. И дом продал.

— Так быстро?

— Он полностью принадлежал мне, и я продал его за наличные. Очень дешево. Новые хозяева — корейцы, старик явился подписывать документы с двумя сыновьями и с хозяйственной сумкой, набитой деньгами. Помните, как Пит сказал — жаль, что Юрий не грек, тогда бы он мог достать много наличных? Старина, ему надо бы быть корейцем. В их деле никто не признает никаких чеков, никаких кредитных карточек, платежных ведомостей, налогов, ничего. Все идет только на зеленые. Теперь у меня куча наличных, а у них дом, чистый от всяких долгов, и с ними чуть родимчик не случился, когда я показал им, как работает сигнализация. Они пришли в восторг. Последнее слово техники, еще бы им не прийти в восторг.

— Куда вы едете?

— Сначала в Белиз, повидаюсь кое с кем из родственников. А потом в Того.

— Займетесь семейным бизнесом?

— Видно будет. Во всяком случае, первое время. Посмотрю, как мне там понравится и выдержу ли. Вы ведь знаете, я бруклинский мальчишка. Родился и вырос здесь. Не знаю, смогу ли я вкалывать так далеко от родных мест. Может, через месяц мне там до смерти надоест.

— Или придется по душе.

— Есть только один способ это узнать — надо попробовать, верно? В конце концов всегда можно будет вернуться.

— Конечно.

— Но сейчас мне самое время уехать, — сказал он. — Я вам говорил про ту сделку с гашишем, да?

— Вы говорили, что не очень-то в нее верите.

— Ну так вот, я отступился. Вложил в нее большие деньги и все равно отступился. А если бы не отступился, то разговаривал бы сейчас с вами через решетку.

— Их накрыли?

— Да еще как накрыли, и на меня тоже заготовили ордер, но теперь даже если те, кого они взяли, расколются, а я уверен, что они расколются, у полиции против меня все равно ничего не будет. Но на кой черт мне все эти повестки и прочее дерьмо? Понимаете, меня еще ни разу не арестовывали, так почему бы не отвалить из страны, пока я еще не потерял невинность?

— Когда вы уезжаете?

— Самолет вылетает из аэропорта Кеннеди — сколько сейчас? — через шесть часов. Прямо отсюда поеду к одному торговцу подержанными «бьюиками» на бульвар Рокэуэй и возьму за машину столько, сколько он даст. Скажу: «Идет, только при условии, что вы подкинете меня до аэропорта», а это оттуда минут пять. Кстати, вам не нужна машина, старина? Можете получить ее за половину того, что она стоит по каталогам, и мне так будет проще.

— Она мне ни к чему.

— Ну что ж, по крайней мере я вам предложил. Сделал все, что мог, лишь бы вам не таскаться по метро. А не хотите взять ее в подарок? Серьезно. Отвезите меня в аэропорт, и можете забирать. Какого черта, если она вам не нужна, можете сами поехать из аэропорта прямиком туда, где покупают машины, заработаете доллар-другой.

— Я этого не стану делать, вы же знаете.

— А могли бы. Значит, не хотите машину? Это последнее дело, которое у меня осталось. На днях я повидался кое с кем из родственников Франсины и рассказал им, что произошло, — не все, конечно. Старался, понимаете, чтобы это не прозвучало так ужасно. Но сколько ни приукрашивай, факт остается фактом: замечательная, добрая, красивая женщина умерла ни с того ни с сего. — Он опустил голову на руки. — Господи, кажется, все уже позади, и тут оно опять наваливается и хватает за горло. Во всяком случае, я сказал ее родным, что она умерла. Сказал, что это дело рук террористов, что случилось это за границей, когда мы ездили в Бейрут, что тут замешана политика, бы же знаете, там все ненормальные, и они поверили — по крайней мере, мне так показалось. Я сказал, что смерть была быстрой и безболезненной, а самих террористов убили христиане-милиционеры, что похороны были неофициальные и о них газеты не писали, потому что всю историю нужно было замять. Кое-что из этого отчасти похоже на правду. А кое-что — хотел бы я, чтобы это было правдой. Насчет быстрой и безболезненной смерти.

— Возможно, она и была быстрой. Вы же не знаете.

— Мэтт, я ведь побывал в том доме после всего, помните? Он рассказал мне, что они с ней делали. — Кинен зажмурился и глубоко вздохнул. — Давайте поговорим о другом. Вы в последнее время не видели моего брата на собраниях? В чем дело, это деликатная тема?

— Вроде того, — ответил я. — Понимаете, «АА» — это анонимная программа, и одно из ее правил состоит в том, что никому, кто сам в ней не участвует, нельзя рассказывать, что говорится на собраниях, кто на них ходит, а кто не ходит. Я уже отчасти нарушил это правило, потому что мы занимались одним и тем же делом, но обычно я на такие вопросы не отвечаю.