— Ты как хочешь, а я собираюсь поговорить с этим Альберто с глазу на глаз.

— Пожалуйста… Можете уединиться в моей комнате. Я уверена, он тебе понравится.

— Да, забыла сказать. Тебе письмо.

— Письмо?

— Со штемпелем батальона ООН.

— Значит, оно от брата Альберто.

— Нет, София, это уже слишком.

София принялась лихорадочно думать и буквально за одну-две секунды нашлась, что ответить. Она словно получила подсказку от ангела-хранителя.

— Я рассказала Альберто, что собираю редкие марки. А братья на то и существуют, чтобы их иногда использовать.

Этим ответом ей удалось усыпить бдительность мамы.

— Ужин в холодильнике, — примирительным тоном сообщила та.

— А письмо где?

— На холодильнике.

София кинулась в кухню. Штемпель на конверте был от 15 июня 1990 года. Вскрыв конверт, она извлекла из него листок с двумя строками:

Нет, такой ответ Софию не устраивал. Прежде чем сесть за еду, она отнесла листок наверх и положила в шкаф к случайным вещам, накопившимся у нее за последние недели. Рано или поздно она узнает, что значит этот вопрос и зачем он был задан.

Наутро к Софии пришла Йорунн. Поиграв в бадминтон, девочки продолжили обсуждение философического приема. Нужно было придумать какие-нибудь сюрпризы на случай, если гости заскучают.

Когда мама вернулась с работы, разговор опять-таки был о приеме. «Для такого дела ничего не жалко», — время от времени повторяла мама, причем отнюдь не иронически.

Очевидно, «философический прием» казался ей тем самым средством, которое поможет Софии спуститься на землю после месяца беспокойного витания в облаках и интенсивных занятий философией.

К уходу Йорунн они договорились обо всем, от торта и китайских фонариков в саду до философской викторины с учебником философии для юношества в виде приза победителю. Если, конечно, такой учебник существует, в чем София сомневалась.

В четверг, 21 июня — всего за два дня до праздника, — снова позвонил Альберто.

— Алло, это София.

— И Альберто.

— Как дела?

— Все отлично. По-моему, я нашел выход.

— Из чего?

— Сама знаешь. Из духовного рабства, в котором мы с тобой живем, причем уже слишком давно.

— А-а-а…

— Но я не могу разглашать план, пока не приступлю к его выполнению.

— А не поздно? Мне ведь тоже не мешает знать, что предстоит…

— Не глупи. Все наши разговоры прослушиваются. Самое разумное будет помалкивать.

— Неужели положение так плохо?

— Разумеется, дитя мое. Важнейшие шаги следует предпринимать без обсуждения.

— Ну вот…

— Мы с тобой существуем в вымышленной реальности, за словами одной длинной истории. Каждая буковка этого повествования выбивается на дешевой портативной машинке господина майора, так что от его внимания не может ускользнуть ни одно напечатанное слово.

— Это я понимаю. Как же мы тогда скроемся от него.

— Тссс!

— Что?

— Кое-что происходит между строк, куда я и пытаюсь проникнуть с помощью весьма изощренных уловок.

— Понятно.

— Нам нужно с толком использовать оставшиеся дни. В субботу начнется катавасия. Ты можешь прийти сейчас?

— Иду.

София насыпала корма попугайчикам и рыбкам, достала большой лист салата для Говинды и банку с кошачьим кормом для Шер-Хана. Уходя из дома, она выставила его миску на крыльцо.

Затем она пролезла сквозь изгородь и пошла по тропинке с той стороны. Пройдя совсем немного, она вдруг наткнулась в зарослях вереска на письменный стол. За столом сидел пожилой мужчина, занятый какими-то расчетами. София подошла ближе и спросила, как его зовут.

— Скрудж, — ответил он, снова углубляясь в бумаги.

— А я — София. Ты, наверное, бизнесмен?

Он кивнул.

— Да, и очень богатый. Нельзя потерять ни одной кроны, поэтому приходится самому считать и считать.