Легкая тень мелькнула в глазах Ольги – прекрасных светло-карих глазах, совсем не похожих на глаза Риты, – но улыбка не сошла с губ:

– В самом деле? Ну так я вас слушаю.

– Вы домой сейчас?

– Нет, мне в Дом связи нужно, поздравительную телеграмму отправить подруге в Казань. Она раньше в нашем госпитале работала, потом замуж вышла и уехала. Я, главное, совсем забыла, что у нее день рождения. Если сегодня срочную отправлю, она через три часа дойдет, успею с поздравлением. Так что вы говорите скорей, что хотите сказать, да я побегу.

– Так ведь и мне в Дом связи, и тоже срочно, – обрадовался Федор. – Давайте я вас отвезу, а по пути и поговорим. Садитесь, прошу.

Он открыл дверцу, и Ольга села.

До Дома связи по Краснофлотской тут было минут пять-семь езды, поэтому Федор свернул на улицу Урицкого (к слову сказать, как раз около того двухэтажного дома, в подъезде которого когда-то, давным-давно, когда улица звалась еще Сергиевской, безудержно рыдала на ступеньках Сашенька Русанова, только что сделавшая предложение руки и сердца Игорю Вознесенскому и получившая категорический отказ!), а потом на Малую Ямскую – этот объезд удлинял путь на пару минут. И сразу приступил к делу:

– Ольга Дмитриевна, ко мне приехала одна знакомая, из Парижа.

Молчание.

Федор покосился на Ольгу. Любая нормальная женщина при упоминании о Париже что-нибудь этакое сказала бы: «ого» или – «ах», или – «ничего себе», или – «да что вы говорите…». Ольга же сидела молча, глядя вперед, только руки чуть крепче стиснули ремешок сумки.

– Так, вижу, Александра Константиновна рассказывала вам, что Рита пыталась с ней заговорить.

– Ах вот как ее зовут, – усмехнулась Ольга. – Мама никак не могла вспомнить имени. Говорила, что она по фамилии Ле Буа, но кем, собственно, она нам приходится и как ее зовут – не вспомнила.

– Да, имя ее Рита, – повторил Федор и тяжело вздохнул.

Дальше надо было врать, а врать не хотелось. Но Рита двадцать раз повторила, чтобы он ни под каким видом, ни за что не открывал ее истинного положения в семье Ле Буа и родства с Аксаковыми. Причину она не называла. Федору все это было непонятно и неприятно, но, если Рита просила, он считал своим долгом повиноваться.

– Она… она дальняя родственница Алекса Ле Буа, который ее усыновил, – начал плести Федор. – Рита из семьи русских эмигрантов. Она выросла в доме Ле Буа, считает себя обязанной им, а потому, когда Комитет бывших участников Сопротивления направил именно ее, чтобы вручить мне награду в честь двадцатилетия Победы, она очень обрадовалась, что может побывать в городе, который так много значил для семьи Ле Буа и где живут родственники Алекса и Эвелины.

– А что, знаменитая Эвелина еще жива? – изумленно спросила Ольга.

– Ваша родная бабушка? – уточнил Федор. – Да, она жива.

– Смешно, – сказала Ольга. – Мне пятьдесят, я сама могу бабушкой стать, стоит только Георгию жениться, а оказывается, у меня собственная бабушка есть. И еще смешней, что у моей мамы – бабушки моих детей, собственная мама жива. Просто не верится!

– Эвелину я видел двадцать лет назад, она выглядела удивительно молодо, несмотря на свои шестьдесят с лишним, а уж сейчас ей далеко за восемьдесят, и все же, судя по фотографиям, которые привезла Рита, она еще хоть куда.

– Парижанка! – усмехнулась Ольга. – Могу себе представить, какая там косметика, какие кремы. Интересно, там все душатся «Шанелью» или есть и другие духи?

– Вот в чем я ничего не понимаю, так это в духах, – засмеялся Федор. – Хотя, если я ничего не путаю, Рита привезла какие-то подарки для вашей семьи. Для вас, для Александры Константиновны, для детей ваших… Вроде бы духи там тоже есть.

– Погодите-ка… – недоумевающе повернулась к нему Ольга. – Ну ладно, я понимаю, что Эвелина помнила свою дочь, но откуда она узнала о моем существовании? О Георгии и Вере? И, коли вы упомянули о подарках, почему она не передала ничего для моего дяди Шуры? Получается, она знала, что его нет в живых? Он умер в тридцать седьмом, в заключении…

– О гибели Александра Константиновича Русанова сообщил Ле Буа я, – пробормотал Федор. – Я же дал знать о том, что у вас есть дети. Мы ведь переписывались с Ритой, с которой были близкими друзьями во время войны. Ну а что касается вас, вашего рождения, об этом Ле Буа узнали давно – от вашей тетки, Лидии Николаевны Шатиловой, и вашей двоюродной сестры Татьяны. Они в восемнадцатом году умудрились добраться до Харбина, а в двадцать четвертом перебрались в Париж. Лидия Николаевна – родная сестра Эвелины Ле Буа, как вы помните. Они постоянно встречались в Париже…

Федор говорил так, как просила Рита. Ему претило врать, однако ее доводы: мол, она не хочет оскорблять память своего отца запоздалой ревностью его бывшей жены, – были довольно убедительны. И все же Федору казалось, тут есть еще что-то, неизвестное ему. Сначала, едва приехав в Энск, Рита не собиралась скрывать от Аксаковых, что находится в родстве с ними. Потом что-то произошло – Федор не знал, что именно, – и она изменила свое решение, стала шифроваться от них. И дело здесь было не только в памяти отца… А в чем еще? Что случилось?