– Да… – неопределенно протянул Николай, но вид у него был определенно недовольный. – Не знаю, не знаю…

– Как здорово! – взвизгнула Вера. – Ну давайте ее пригласим, ну давайте! Подарки из Парижа… Наверное, французские духи!

Георгий вспомнил виденный флакон и наклонил голову, чтобы скрыть краску, бросившуюся в лицо.

– Наверное, мы обязательно должны ее пригласить, – сказал, старательно роясь в карманах, якобы ища носовой платок, которого там заведомо не было. Потом подошел к комоду, достал чистый платок и сунул в него нос. Пробурчал как бы безразлично: – Иначе она подумает, что мы тут дикари русские, медведи у нас по улицам ходят, и все такое.

– У тебя насморк? – спросила баба Саша, следившая, как обычно, за Игорьком… ну да, за Георгием, конечно, за Георгием… обожающим взглядом.

И немедленно все прочие на него тоже уставились.

Отвлек, называется, от себя внимание! Взял да и вызвал, дурак, огонь на себя.

– Нет у меня никакого насморка, – буркнул Георгий, пряча платок.

– Есть, – заявила Вера. – У тебя нос красный. И вообще ты красный. Ой, у тебя температура!

У Александры Константиновны мигом сделались испуганные глаза. Ну как же, идол ее сердца, солнышко ясное, заболел!

– Отвяжись, Верка, – злобно прошипел Георгий. – Никакой температуры у меня нет. Просто жарко.

– И правда, жарко, – согласился Николай Тихонович. – А говорили, холодное лето, холодное… Где ж холодное? Какая-то Экваториальная Африка…

Николай Тихонович Монахин обладал редкостным умением заговаривать зубы своей чрезмерно возбудимой семье.

– Вообще-то, – уже спокойней сказала Ольга, – Лавров предлагал даже устроить встречу у него дома или вообще где-нибудь в ресторане.

– Ой, давайте, давайте в ресторане! – заверещала Вера. – В «Москве» или лучше в «России»!

У Георгия сердце дало сбой. В «России»…

– Конечно, конечно! – продолжала в том же духе Вера. – В воскресенье устроим там обед! А потом погуляем вместе по набережной, чтобы все видели, что у нас в гостях настоящая француженка!

– Ты ей что, на грудь вывеску повесишь: «La Fran?aise v?ritable»? – с невинным видом спросила баба Саша, которая гимназического французского не забыла, это раз, а во-вторых, относилась к внучке хоть и с любовью, но все ж смешанной с немалой долей иронии. – Чтобы все читали и восхищались? Да?

– О Господи, – вздохнул Николай Тихонович, которому порой приходилось собирать в кулак все силы, чтобы сохранять мирное сосуществование с этой «белой костью, голубой кровью». – Переведите нам, темным, а?

– La Fran?aise v?ritable – истинная француженка, – выпалил Георгий, совершенно счастливый от того, что идет речь о Рите.

– Мерси, – буркнул отчим. – Теперь меня послушайте, дамы и товарищи. Конечно, в ресторан мы не пойдем и Федору Федоровичу навязываться не будем. Пригласим эту русскую француженку… или кто она там… в гости. Не дикари же мы, в самом деле! Тем более что она, как я понял, хочет пообщаться в домашней обстановке. В частном порядке.

– ? titre priv?, – пробормотала Александра Константиновна.

– Как скажете, – покладисто согласился Николай Тихонович.

И немедленно разговор перешел на вещи животрепещущие: когда именно устроить обед. Потом решили, что лучше все-таки позвать гостью на чай – а то подашь, к примеру, борщ и селедку под шубой, а потом окажется, что французы такого не едят, и будет конфуз, а пирожные из 1-й булочной на Свердловке не стыдно и президенту Франции подать, не то что какой-то там Рите Ле Буа! Далее обсуждалось, что купить в подарок любезным французским родственникам – хохломскую роспись, конечно, и черную икру, что ж еще из России везти за границу, и павловских платков дамам, это ведь такой шик – павловские платки, ну а мужчинам следует дарить павловские же ножи… красота, сталь сверхпрочная, о каком вообще Золингене может идти речь, когда есть на свете павловские ножи… Ольга пошла звонить Федору Федоровичу и сообщать о решении семейного совета… Георгий шмыгнул в свою комнату и кинулся ничком на кровать, обнимая и целуя, как распоследний влюбленный идиот, свою подушку. Он и был распоследний влюбленный идиот, ему даже не суть важно было, что подушка не пахнет волшебными французскими духами, зато в нее очень удобно было бормотать задыхающимся шепотом: «Рита, Рита, Рита… я тебя люблю…» Вера тоже понеслась в свою комнатку (бывшую Данину боковушку, ныне превращенную в премилую девичью светелку) и принялась выбрасывать из шкафа свои немногочисленные наряды, чтобы потом доказать маме, что ей нечего, совершенно нечего надеть в честь визита французской гостьи. И что та подумает о наших советских девушках, увидев эти юбки и эти кофточки? Александра Константиновна прокралась на кухню и украдкой накапала на сахарок нитроглицерину. А Николай Тихонович, безадресно заявив: «Схожу-ка за папиросами!» – вышел из дому. Но, вместо того чтобы свернуть к табачному ларьку на остановке на площади Минина, двинулся в противоположном направлении, до угла Фигнер – Пискунова, зашел в будку телефона-автомата и набрал номер, который отыскал в маленькой записной книжке.

– Дежурный Дерягин слушает! – послышалось в трубке.

– Говорит Герой Советского Союза Монахин, – отчеканил Николай Тихонович. – Могу я побеседовать с Кириллом Сергеевичем?

На том конце провода что-то удивленно переспросили. Там не привыкли к именам-отчествам. Монахин и сам это знал. Конечно, следовало бы назвать фамилию, а еще лучше воинское звание Кирилла Сергеевича, но мимо то и дело шли люди, и он не хотел, чтобы кто-то случайно услышал, кому он звонит.

– Вы имели в виду товарища… – Прозвучала фамилия.

– Так точно, – сказал Монахин.

– Подождите, – попросили его.

Он ждал недолго.

– Слушаю вас, Николай Тихонович, – ответил человек, с которым он виделся всего один раз в жизни, прежде чем сделал предложение Ольге Аксаковой.

– Здравствуйте, Кирилл Сергеевич.

Монахин заговорил.

– Я в курсе дела, – тут же перебил Кирилл Сергеевич, и Монахин усмехнулся: этого следовало ожидать. – Но это не телефонный разговор. Вы вот что… Вы зайдите завтра с утречка, часиков в десять, в наше ведомство, к капитану Скворцову, он вас познакомит со всеми документами, которые у нас есть по этому поводу. Договорились? Ну и отлично. До свиданья, Николай Тихонович.