— Нет. У него и у самого какие-то неприятности, — сказал Снеер, не переставая жевать, — а я случайно впутался в его дела. Но ты тут ни при чем, да и он тоже.

Он заметил, что девушка смотрит на его правое запястье.

— О, видишь, — усмехнулся он. — С этим покончено. Осталось кое-что похуже. Но это уж совсем особое дело.

Он положил ей руку на ладонь:

— Во всяком случае благодарю тебя. Как тебя зовут?

— Алиса.

— Я мешаю тебе работать, Алиса. Сейчас уйду.

— Не мешаешь. Утром должен прийти один парень, который хранит мои пункты. Знаешь, я не держу их на собственном Ключе. Сегодня я не хотела бы работать… за пункты, и вообще охотно занялась бы чем-нибудь другим. Если б можно было честно зарабатывать хотя бы две сотни желтых в месяц, я не стала бы терять здоровье в этом кабаке.

— Две сотни? — Снеер удивленно взглянул на нее. — Столько не получает даже нулевик на руководящем посту.

Она загадочно улыбнулась:

— Разные есть нулевики. Ты даже не подозреваешь, до какой степени они отличаются друг от друга. Я знаю многих из них. Они разговаривают со мной. Некоторым я не дала бы даже двойки; не нулевики, а истинные нули!

— Знаю. Сам сделал несколько таких.

— У тебя ноль?

— Что-то вроде этого.

— Почему не работаешь?

— За сто желтых в месяц? — поморщился Снеер. — От рейзинга я имею в четыре-пять раз больше. А если попадается кандидат на ноль, то даже больше.

Он вытер губы салфеткой и вытянулся на диване. Алиса присела рядом. Темное окно очерчивало ее профиль с маленьким носом и аппетитными губами. Снеер посматривал на нее с удовольствием.

«Нажрался, — подумал он с неприязнью, — и уже начинаешь лакомо разглядывать девочек».

— Подвинься, — сказала она. — Занял весь диван.

— Напоминаю, у меня нет Ключа, — буркнул он, когда она укладывалась рядом.

— Люблю поболтать с настоящим нулевиком. Но сначала ты должен выспаться, — сказала она и прижалась к нему.

Снеер не был бы собой, если б сумел уснуть при таких обстоятельствах, близость Алисы расслабила его окончательно.

— Ты говорила о нулевиках. Что среди них много подрейзерованных. Откуда ты знаешь? — спросил он, глядя ей в глаза. — Когда ты открывала дверь кабины, я заметил четверку на твоем Ключе.

Она немного смутилась, но тут же виновато улыбнулась:

— Я солгала. То, что я делаю здесь, среди девушек из бара, не единственное мое занятие. Это… что-то вроде ширмы для крупных сумм, поступающих на мой Ключ. Мной начали интересоваться инспекторы из Контроля Доходов, пришлось прикинуться девицей легкого поведения. Но вскоре я убедилась, что это занятие оплачивается лучше, чем предыдущее, и… сменила профессию.

— А чем ты занималась до того?

— У меня тоже ноль. Я делала то же, что и ты…

— Ты — рейзерка? — Снеер аж приподнялся на локтях, чтобы получше присмотреться. — Не может быть!

Первый раз в жизни он видел девушку-рейзерку на нулевом уровне.

— Надеюсь, на этот раз ты не выдумываешь?

— Поэтому-то я и знаю тебя и еще нескольких других. Кто же из рейзеров Арголанда не знает Снеера, мастера своего дела? — сказала она, прикрывая огромные глаза с радужницами цвета неба над Тибиганом в ясный июльский день.

Снеер не мог оторвать взгляда от ее глаз, казалось, таких наивных, но удивительно притягательных и обессиливающих. Ему вдруг показалось, что девушка могла бы сделать с ним все, что захочет. Такого с ним еще не случалось. Ее взгляд мгновенно растопил прочный ледяной панцирь, которым он, словно щитом, отгородил свою душу от проникновения посторонних раздражителей. Душу — как он считал — слишком впечатлительную, чтобы существовать в этом беспощадном механизированном мире без достаточной защиты.

Оболочка цинизма, натянутая на душу и совесть, защищала Снеера от избытка сочувствия к другим людям, от искусов со стороны предприимчивых девиц, которые — после успешного наступления на органы чувств — ожидали столь же легких побед над телом и кошельком. Кроме того — и это уже было побочным эффектом, — такая оболочка заслоняла от Снеера его собственное Я, позволяла не задумываться слишком глубоко над собственными поступками, не анализировать собственных эмоций и истинного отношения к окружающему.

Сейчас, один на один с Алисой, Снеер чувствовал себя все более обнаженным, беззащитным, мягким, словно устрица, извлеченная из раковины.

— Скажи мне сразу, чем ты еще занимаешься, — выдавил он хриплым полушепотом, пытаясь поцеловать ее в щеку. — Гипнотизируешь? Обольщаешь? Околдовываешь?

— Нет! — рассмеялась она, отстраняясь от поцелуя. — Но могу ворожить. Дай левую руку!

Она некоторое время смотрела на его ладонь.

— Вижу большие перемены! — сказала наконец утробным голосом хиромантки. — Вижу ноль на твоем Ключе!