из-за того, что где-то среди холодных каменных стен кто-то, согнувшись перед позолоченным крестом, поднимал к небу дрожащие от возбуждения руки и бился лбом о холодный каменный пол,

из-за того, что среди грохота машин, сверкания стали и капель горящего жира мужчины, перенапрягаясь и тяжело дыша, вздувая сверкающие от пота мощные груди, варили мыло,

из-за того, что в общественной бане из тазов поднимался пар и красные, распаренные тела крякали, натираясь мылом; ворча и вздыхая, терли друг другу спины, от которых шел пар и стекала грязная с хлопьями мыльной пены вода, — Лео Коваленский был приговорен к смерти.

Это была последняя возможность, и она должна была испробовать ее.

По тихой пустынной улочке Кира пришла к неприметному дому. Старая хозяйка открыла дверь и подозрительно посмотрела на Киру — к товарищу Таганову никогда не приходили женщины. Но она молча проводила Киру по коридору и, показав Кире дверь его комнаты, куда-то ушла, шаркая ногами по полу.

Кира постучала и услышала его голос.

— Войдите, — сказал Андрей.

Она вошла.

Он сидел за столом и при виде ее хотел было подняться, но так и остался сидеть. Какое-то время он смотрел на нее, не двигаясь. Затем медленно поднялся, так медленно, что Кира подумала, сколько же она так стоит, а он все не спускал с нее глаз.

Наконец он сказал:

— Добрый вечер, Кира.

— Добрый вечер, Андрей.

— Снимай пальто.

Внезапно она испугалась, потеряла уверенность в себе, смутилась. Ожесточение и враждебность, которые пригнали ее сюда, куда-то улетучились. Она послушно сняла пальто и бросила шляпу на кровать. Комната была просторной и пустой, со свежепобеленными стенами. Здесь стояли узкая железная кровать, стол, стул, комод. Не было ни картин, ни плакатов, только книги, океан книг и газет, захлестнувший стол, комод и разлившийся по полу.

— Холодно сегодня, — сказал он.

— Да, холодно.

— Садись.

Она присела у стола, а он — на кровати, вцепившись руками в колени. Ей было не по себе от его пристального взгляда.

— Ну, как ты живешь, Кира? Ты выглядишь усталой.

— Я действительно немного устала.

— Как дела у тебя на работе?

— Никак. Меня уволили по сокращению штатов.

— Извини, я найду тебе другую работу.

— Спасибо, но я не уверена, нужна ли она мне. А как твоя работа?

— В ГПУ? Много работы. Обыски, аресты. Ты ведь все еще не боишься меня, правда?

— Нет.

— Я не люблю делать обыски.

— А аресты?

— Ничего не имею против — когда это нужно.

Они помолчали, и затем она сказала:

— Андрей, если я мешаю, то я могу уйти.

— Нет, не уходи, пожалуйста, — он попытался улыбнуться. — Мешаешь мне? Зачем ты так говоришь?.. Я просто немного смущен… моя комната немного в беспорядке, я не ждал гостей.

— У тебя хорошая комната. Большая, светлая.

— Знаешь, я редко бываю дома, а когда прихожу, то у меня хватает сил лишь добраться до кровати.

Вновь воцарилась пауза.

— Как твоя семья? — спросил он.

— Спасибо, все в порядке.

— Я часто вижу Виктора Дунаева, твоего двоюродного брата, в институте. Как ты к нему относишься?

— Плохо.

— Я тоже.

— Виктор теперь в партии, — сказала Кира после очередной паузы.

— Я голосовал против его приема, но остальным очень хотелось его принять.

— Я рада, что ты так поступил. Я ненавижу таких коммунистов, как он.

— Ну, а какие коммунисты тебе нравятся?

— Такие, как ты, Андрей.

— Кира… — начал было он, но запнулся. Качая головой, он посмотрел на нее и отвел взгляд. — Так, ничего…

Она твердо спросила: «Что я такого сделала, Андрей?» Он взглянул на нее, нахмурился и, покачав головой, отвернулся в сторону: «Ничего».

Вдруг он спросил:

— Кира, зачем ты пришла?

— Я так долго тебя не видела.

— Послезавтра будет два месяца.

— Если не считать, что ты видел меня три недели назад в институте.

— Да, я видел тебя.

Она ждала объяснений, но он ничего не сказал, и она решила начать первой. Ее слова прозвучали мольбой.

— Я пришла потому, что подумала — может, ты хотел меня видеть.

— Я не хотел этого.

Она поднялась.

— Кира, не уходи!

— Но я не понимаю, Андрей.

Он встал и посмотрел ей в глаза. Его голос был грубым и хриплым, слова звучали словно оскорбление:

— Я не хотел, чтобы ты знала. Но если хочешь — я скажу. Я хотел больше никогда не видеть тебя… — Его слова были словно удары кнута. — Потому что… я… люблю тебя.