– Но ведь не прозвали же? – полуутвердительно произнесла Ингитора, потому что такого прозвища никогда не слышала.

Весь этот рассказ находил какой-то странный отклик в памяти, как нечто очень знакомое или подходящее к знакомому, но этой диковатой истории она явно ни от кого не слышала! Такого она бы не забыла!

– У меня тогда уже имелось прозвище. Более подходящее.

– И весьма известное, – со сдержанной уверенностью дополнила Ингитора.

– Что мое, то мое, – спокойно согласился он.

– Я уверена, что я тебя знаю! – вдруг вырвалось у нее под влиянием этих смутных то ли воспоминаний, то ли предчувствий.

– И я уверен, – так же спокойно согласился он, потому что знал, что в Морском Пути его знают все. – Ну, что, будешь ждать, пока сама догадаешься? Или уже догадалась?

– Нет! – поспешно ответила Ингитора, словно спешила убедить и себя заодно. Никаких определенных мыслей у нее не было, но казалось совершенно невероятным, чтобы она, при ее неплохой осведомленности в делах Морского Пути, никогда не слышала о таком заметном человеке.

– Тебе так забавнее?

– Да, – твердо ответила Ингитора, хотя на лице ее отражалось скорее отчаяние, чем веселье.

Чем дальше, тем меньше ей хотелось называть свое имя. Перед Аском, при всем том, что он о себе рассказывал и что делал, она испытывала диковинную смесь ужаса и восторга. А он, скорее всего, тоже о ней слышал. Так пусть он узнает об этом попозже!

– Так что с ней стало? – поспешно спросила она, торопясь уйти от его слишком проницательного взгляда и пытаясь предупредить вопрос: «А может, и я тебя знаю?», который буквально видела у него на губах.

– Когда я уплывал, она со мной просилась. Но я ее не взял. Мне такая змея в доме не нужна. Кому я не верю, тот для меня умер. Имеешь что-нибудь против меня – так и скажи. А подлость и женщин не красит.

Приободрившись немного, Ингитора посмотрела на него с тайной гордостью: она со своими врагами сражалась открыто, и ей было приятно, что Аск, с его достаточно суровым понятием о честном и нечестном, сам того не зная, одобрил ее образ действий.

– А волосы зачем обрезал? – тихо задала она вопрос. «До локтей» волосы носят люди очень знатного рода.

– Возни много! – небрежно ответил он, ничуть не ценя своего почетного права. – Не каждый день ведь найдешь такую красавицу, чтобы их расчесывала! – он с намеком улыбнулся ей. – Такую, чтобы « ее чарующий голубой взор был подобен капле меда на верхушке садового деревца, как перья лебедя и пух камыша, был цвет ее блистающей груди…» [12]

С этими странным словами он вдруг потянулся к ней, склонил голову и коснулся губами ее груди в разрезе рубашки. Сам запах его кожи и волос наполнял ее томительным блаженством, и она невольно вдыхала этот дурман, не в силах отстраниться; проникновенно пониженный теплый голос обволакивал ее, как тепло от костра, завораживал, подчинял и казался несомненным колдовством, а Ингитора еще не успела перестроиться от сопереживаний его приключениям к обороне!

– Превыше всякой девушки красою облика, превосходнее всех женщин Эрина… Ее гладкая полная грудь была как чистейший снег на земле…

– Что это такое? – Наконец опомнившись, Ингитора отшатнулась от теплого дыхания губ, щекотавших ее грудь, вывернулась из-под руки, ловко обвившей ее сзади, и оттолкнула его голову. – Что это ты несешь?

– Это у них, у уладов, такая песня есть, или сказание, не помню! – Он весело глянул на нее. – Про какую-то красавицу, я столько уладских слов не знаю, а у меня там есть один парень, он мне перевел. Я запомнил. Очень нравится, просто мечта. И просто как про тебя.

– Перестань!

– А главное – уладки всегда на шею сесть пытаются. – Он смирно сложил руки, как будто ничего не было. – Любовь у них значит, дескать, «следовать за ней и исполнять ее волю». А мне это не подходит, моя шея под седло не годится, – как бы предупредил он, прямо глянув ей в глаза, но Ингитора не заметила намека, потому что ей-то для счастья нужен был не послушный, а сильный мужчина, способный сам за себя решать. – Но уж они своего и добиваются! Там, на островах, не я бы тебя день и ночь домогался, а ты меня.

Ингитора рассмеялась, вообразив это нелепое зрелище, и замахала руками:

– Ты можешь быть совершенно спокоен!

– Ну, вот, а я люблю сам выбирать и сам решать, будет или не будет. И если уж я стану завязывать кому-то башмаки, то сам выберу кому.

Он смотрел на нее в упор, а Ингитора опустила глаза: она понимала, о чем он говорит, и чувствовала смятение, словно ей вручают такую огромную вещь, что она едва может удержать ее в руках.

– Поэтому мне наши девушки больше нравятся. Я два раза даже жениться хотел, и оба раза мне отказали.