Не так-то уж много в Морском Пути карих глаз и черных волос, но перед этим она видела их у Бергвида, с первого взгляда приняла было своего Аска за Бергвида, потом убедилась, что это не он – и успокоилась! Даже старый шрам у него на затылке, который она обнаружила, когда причесывала его, не навел ее на мысль – а ведь Анвуд рассказывал о том ударе веслом по голове, который вывел из боя юного Торварда ярла в его первом походе! И все эти саги об эриннских ригах, и сватовстве с двергом-проводником… Она знала все это, потому что вторым участником тех событий был Хельги ярл, сын Хеймира конунга… «Клянусь Фрейром, мой род достаточно хорош…» «Я могу все, что под силу простому смертному из рода Кона Юного…» Он же все ей сказал! Она все слышала, но не желала слышать !

Но теперь глаза ее поневоле открылись. Все внутри перевернулось, стало больно дышать, и Ингитора закрыла лицо руками. Она сидела, как столбик недоумения, и ей казалось, что от жара своего открытия она сейчас растает и растечется в разные стороны… Как будто сама кожа сползала с нее; она задыхалась от невозможности так быстро опять переделать весь свой мир. Одного человека она когда-то ненавидела. Другого она полюбила. И вот эти двое оказались одним – и в первый миг она просто не знала, как ей к нему теперь относиться.

– Что с тобой? – Он заметил, как изменилось ее лицо, и подался к ней ближе. – Все это ужасно?

Ингитора горько закивала, хотя уже не помнила о его рассказе, который он имел в виду. Она протянула руку и коснулась его щеки, положила кончик пальца на угол рта, пытаясь хотя бы нащупать шрам, который окончательно убедит ее, но ощутила только тепло его губ, и это сделало ее боль еще сильнее. Ей хотелось обнять его, того, кто вдруг стал стремительно ускользать от нее, чтобы дать место совсем другому…

– Что? – Он взял ее руку и охотно прижал кончики пальцев к своим губам, но глядел ей в лицо с тревогой, догадываясь, что все не так просто.

– Ты… – почти шепотом, одолевая судорогу в горле, выговорила она. – Торвард… конунг фьяллей…

– Да, это я, – отрывисто ответил он и, поняв, чего она хотела, сам провел ее пальцем по своей щеке вдоль невидимого шрама. – Я тебе еще в озере хотел сказать, ты не стала слушать.

– Да. – Она слабо, как-то судорожно улыбнулась, чувствуя, что сейчас заплачет от этого горького смеха. – Там в озере… я бы сразу утонула, если бы услышала…

– Дал бы я тебе утонуть, как же! – Он тоже улыбнулся, потому что воспоминание об озере было очень приятно. – Я такую девушку из рук не выпущу. Ну, так что, ты считаешь меня чудовищем?

– Я… Я… – У нее не было сил нести это злосчастное открытие одной, хотелось скорее поделиться, чтобы он понял весь ужас их положения. И она не сознавала еще, что само это желание разделить с ним тяжесть делает все не таким уж страшным. – Я – Ингитора дочь Скельвира… Это я… – со всей доступной убедительностью добавила она, понимая, что ему тоже нелегко будет поверить.

Торвард тихо свистнул. А она склонилась и опустила голову ему на колени, как побежденный мятежник в надежде на милосердие повелителя. Торвард посмотрел на ее затылок и рассыпанные по его коленям волосы, потом поднял ее и заглянул ей в лицо, держа ее за плечи, точно боялся, что она исчезнет раньше, чем он во всем разберется. Его черные брови сдвинулись, взгляд стал острым и напряженным.

Ингитора дочь Скельвира! Это имя было последним знаком его неудачи, заставившим его понять, что дальше так продолжаться не может. Это имя было знаком его позорной битвы на Остром мысу, напоминанием о его черной зимней тоске, о «песнях позора», которые так чесались, что хотелось содрать с себя кожу, и о той битве с Эгвальдом ярлом, которую он выиграл «боевыми оковами». И сейчас оно разом бросило его из сегодняшнего, полного решимости и надежды дня, назад в прошлое, полное тоски и растерянности перед судьбой.

– Нет, – тихо сказал он и покачал головой. – Не может быть…

Он не так чтобы не верил – напротив, в силу полной невероятности такой встречи поверить в нее было легче. Он просто не хотел, чтобы это было так. Чтобы эта женщина, которая впервые наполнила его более сильным и значимым чувством, чем страсть, вдруг оказалась тем самым его врагом, девой-скальдом из Эльвенэса, от стихов которой в его доме оружие падало со стен… Но эти две женщины не сливались в одну: их все равно оставалось две – та, которую он успел полюбить, и та, которая его ненавидела. Первая из них была здесь, близко, а вторая – где-то очень далеко. Просто их звали одинаково.

– И ты… – проговорил он, вспоминая Эрхину и видя жуткое сходство между судьбами этих двух женщин, которые обе, каждая по-своему, ненавидели его. Но Ингиторе он действительно причинил непоправимое зло и сам перед собой не мог этого отрицать. – Но как ты здесь оказалась?

– Я плыла… к тебе… с выкупом за Эг… – Она не смогла договорить, имя Эгвальда встало ей поперек горла, как ужасно неуместное здесь и сейчас.

– Но… я же звал его дочь… В смысле, Хеймира. Вальборг…

– Я вызвалась ехать вместо нее, потому что я виновата… Все произошло из-за меня, а они, то есть конунг и кюна, отпустили меня вместо нее… Меня им было не так жалко. И твой Ормкель согласился…