Она была девственницей.

Святые угодники, она была девственницей!

Мэриан пыталась заглушить вопль, но было слишком поздно. Что она наделала?! Пресвятая Мария, что она наделала?!

Неужели он понял?

Смогла ли она скрыть?

Открыв глаза, Мэриан уставилась на Гриффита.

Он смотрел на нее… и был вне себя от бешенства. И взгляд его не был дружелюбным, он обжигал. Вот именно – обжигал. И тут… Гриффит улыбнулся во весь рот и прошептал:

– Я сделал тебе больно, милая, но в первый раз это неизбежно. А теперь… теперь я подарю тебе наслаждение.

Когда они успокоились, постель была разорена. Подушки куда-то исчезли, простыни – сняты и скомканы, одеяла валялись на полу. Если в комнате и было холодно, она этого не заметила, поскольку его местью за обман было, как Гриффит и обещал, наслаждение, ничем не замутненное наслаждение.

Больше, чем Мэриан могла вынести.

И, словно разбитый витраж, осколки которого уже больше не образуют картину, она не могла собрать себя в единое целое и лишь лихорадочно пыталась придумать правдоподобное объяснение всему, что случилось… или не случилось раньше. Но Гриффит не дал ей времени поразмыслить, подумать, решить. Он наклонился над ней, гладя нежное горло, пока Мэриан не открыла глаза, и насмешливо шепнул:

– Столько лет езды верхом, по-мужски… и все зря.

Он нашел удовлетворение. Мэриан не была слишком опытной, но это понимала. Его полустон-полукрик первобытного наслаждения был неотделим от того ослепительно прекрасного… пережитого только сейчас, минуту назад. Однако его взгляд по-прежнему пылал страстью, возбуждая в ней ответный жар, и когда Мэриан потянулась за одеялом, чтобы прикрыть наготу, Гриффит остановил ее.

– Что ты имеешь в виду? – дрогнувшим голосом спросила она. Он снова улыбнулся улыбкой сытого хищника.

– Езда по-мужски не смогла уничтожить твою девственность.

Мэриан нервно дернулась.

– Я знаю, – многозначительно подчеркнул Гриффит. Мэриан снова попыталась схватить покрывало. И снова он не дал.

– Мне холодно, – пожаловалась она.

– Я накрою тебя.

Но Гриффит не имел в виду одеяло. Он подмял ее под себя, и оказалось, что его тело горит таким же огнем, как и глаза. Мэриан пыталась подавить панику, готовая пожинать плоды собственной глупости, но не плоды страсти.

– Расскажи еще раз, откуда у тебя появился Лайонел, – велел Гриффит.

Приложив руку ко рту, Мэриан чувствовала, как безмолвно шевелятся губы.

– Я никогда не говорила тебе ничего важного, – выдавила она наконец.

Ее уклончивость еще больше рассердила Гриффита, и он вдавил ее глубже в перину.

– Ты не задумалась лечь со мной в постель и слиться в единое целое. Так где же правда? Отвечай!

– Это не моя тайна, и я не имею права открывать ее. Я отдалась тебе. Не проси о большем.

– Но ты не отдала мне себя. Подарила лишь свое тело, и, как оно ни прекрасно, все же этого недостаточно. – Прижав пальцы к ее вискам, Гриффит прошептал в розовую раковинку ушка: – Я хочу то, что внутри. Хочу проникнуть в твой ум, в душу леди Мэриан Уэнтхейвен.

– Но не можешь. Ты скоро уедешь, а я останусь здесь… – Но, видя, что Гриффит отрицательно потряс головой, Мэриан спросила: – Разве это неправда??

– Я останусь рядом, как приказано моим повелителем, добрым королем Генрихом.

Потные ладони скользили, но Мэриан ухитрилась оттолкнуть его, и Гриффит послушно сел. Он был бесстыдно, впечатляюще обнажен: бугристые мышцы и легкую поросль волос то тут, то там рассекали шрамы, старые и новые. Он наблюдал за ней прищуренными глазами и, когда Мэриан потянулась за одеялом, на этот раз не возражал. Но ее стремление прикрыться было совсем незначительным по сравнению с желанием понять его. Недоверчиво-ошеломленным шепотом, боясь узнать страшную правду, она спросила:

– Что ты хочешь сказать? Что это значит?

– В посланном мне письме он приказал остаться и наблюдать за тобой.

Лучше бы он ударил ее. Мэриан спокойнее перенесла бы боль, чем предательство, это доказательство ее глупости, эту пародию на любовь.

– Ты явился, чтобы шпионить за мной?

– Я приехал передать золото от жены Генриха ее бывшей фрейлине, а потом остался, чтобы защитить ее и ее сына.

– Шпионить за мной? – глухо повторила Мэриан. Щеки, воспламененные болью измены, саднили так, что к ним невозможно было притронуться. – Отец тоже велит своим соглядатаям не спускать с меня глаз.