У гостьи не было ни возраста, ни облика, и глазу лишь изредка удавалось выхватить какое-то подобие фигуры из темного, мерцающего холодными искрами облака. Но из этого облака прямо на Эрхину падал взгляд единственного глаза богини – зоркого, острого, черного и холодного. Этот взгляд был точно острое стальное копье, приставленное к груди, и Эрхина едва помнила себя от ужаса, возбуждения, восторга – ведь сейчас они с Богиней сидели напротив, как равная с равной!

– А голову Торк-Трейта, Вождя-Вепря, я возьму себе! – гремел возле очага Ниамор сын Брана. – Посмотрим, найдется ли тут такой храбрец, что посмеет оспорить эту честь! Я, Ниамор сын Брана, медведь Широкого Леса, и кости врагов трещат в моих лапах! Я совершил так много подвигов, что мясо совсем остынет прежде, чем я расскажу хотя бы о сотой части! Когда я прихожу к двери врага, ударом копья я пробиваю ее насквозь! Не нашлось ни разу бойца, перед которым я отступил бы на шаг! Не был побежден я ни на одном поле, над которым богиня Бат испускала свой крик!

К этому времени Ниамор уже достаточно опьянел: его лицо раскраснелось и пылало, как медь, глаза налились кровью, мокрые рыжие волосы прилипли ко лбу. Эрхине он был противен. Чего хорошего в нем могла находить Эрхина Старшая, что позволила ему так возомнить о себе? Впрочем, она ведь была старше его на тридцать лет – должно быть, ей он казался молод и красив! Даже Торвард конунг… Тот, по крайней мере, молод и знатен, а прославлен не меньше… И вздумай она принять его сватовство, то старый кабан теперь бы уже не хрюкал… Если бы Торвард родился туалом… Уж он-то не смолчал бы, когда все остальные послушно глотают Ниаморово бахвальство!

Но эта мысль была слишком опасна, и Эрхина с досадой отбросила ее.

– Хотелось бы знать, не припасла ли судьба для наших воинов еще более славных подвигов? – подавляя досаду, произнесла она, надеясь в душе, что хотя бы Богиня его осадит. – Я взываю к тебе, Госпожа Бурное Море: ответь, достоин ли будет конец Ниамора сына Брана его славной жизни?

– Нетрудно ответить! – порывом легкого холодного ветра пролетел по покою бесплотный голос. Видела гостью только Эрхина, но слышали все, и люди за столами замерли, напряженно вслушиваясь. – Вижу я, как Ниамор сын Брана окончит свой путь. Его убьет не раб и не свободный, пришедший сюда впервые, но бывавший здесь ранее. Падет он от руки не знатного человека и не простого; не другой его убьет и не сам он себя убьет. Умрет он не в битве и не в покое, не в городе и не за городом. Иначе, не тот это сделает, кто это сделает. Вот такой ответ я могу дать.

– Может быть, тогда сыну его суждена славная доля? – спросила Эрхина, видя, как изумлен этим пророчеством и сам Ниамор, и побледневший от волнения Бран.

– Знаю я и ту дорогу, что суждена Брану сыну Ниамора! – Глаз богини по имени Вздох мигнул. – Редкий жребий ему сужден. Встретит он деву из Иного Мира, и любовь поразит его сердце. Она уйдет по воде, и он пойдет за ней, чтобы навсегда забыть о доме.

Это предсказание потрясло всех еще больше; Брана ошеломила такая пугающая честь, а Эрхина почувствовала болезненный укол ревности. Впрочем, девой из Иного Мира могла быть она сама – но как же тогда Бран забудет о доме?

– А что же скажешь ты мне? – с замиранием сердца спросила Эрхина.

– Нетрудно ответить, но трудно понять! – произнесла богиня, и легкий льдистый блик света над ее местом засиял ярче. – Потому я одноглаза, что второй мой глаз – у тебя. И пришло время мне взять с тебя плату за то, что ты владеешь им. Я – смерть, я поглощаю зло и тревогу, чтобы очистить их и вернуть благом мудрости и мира. Но не вечно мне делать это за тебя! Приходит и твоя пора сразиться со Змеем! Ищи себя в Богине и Богиню в себе. А если ты не справишься, я заберу мой глаз назад.

Гостья замолчала, образ ее в глазах потрясенной Эрхины стал таять. Праздник подходил к концу.

Поднявшись с места, Эрхина взяла в руки серебряную ветку цветущей яблони, укрепленную над спинкой трона, и все вслед за ней вскочили с места, расхватали факелы. Пришла пора провожать гостей. Позванивая серебряными бубенчиками на ветке, Эрхина встала первой, и люди, как и в первый раз, выстроились за ней, только теперь каждый держал факел в правой руке, а руку соседа – в левой. Эрхина вывела живую цепь во двор, и другая цепь, мертвая, следовала за ними. Зазвучали барабаны; с песней прощания Эрхина двинулась вокруг двора, теперь уже по солнцу, и цепь огней тянулась за ней по спирали, описывая круги все дальше от стен дома, приближаясь к Западным воротам.

– Идите и не возвращайтесь, пока снова не придет Время Призраков! – напутствовала Эрхина Приходящих-В-Полночь и со всей силы швырнула факел в ворота. – Ваш путь открыт!

С визгами и воплями рой мертвых духов ринулся в темный проем вслед за погасшим факелом. Люди пригибались, держась за амулеты, чтобы не быть вовлеченными в этот поток. И Эрхина, освободившись от факела, стиснула в кулаке черный камешек размером с лесной орех, висевший у нее на шее. Глаз богини, залог ее блага, мира и власти. Ищи себя в Богине и Богиню в себе… Как можно скорее она должна покончить с этим позором, раздавить искушения, оторваться от бешеных гончих Тьмы… И всему острову, всему миру показать, что она – не просто женщина, но Богиня!

На другой день Ниамор был даже еще более задорен и горласт, чем обычно.

– Ну, кто оспорит мое право делить? – привычно провозгласил он, занимая свое обычное место и доставая огромный бронзовый нож. – Я – Медведь Широкого Леса! Богиня Бат обещала мне бессмертие! Никто не сравняется со мной!

– Вот как? – воскликнула Эрхина. – Бессмертие? Неужели она тебе это обещала?

– Ты сама же, фрия, слышала пророчество! Меня убьет не раб и не свободный – что-то не слышно, чтобы человек был не тем и не другим! Я не сам себя убью и не другой меня убьет – кто же третий может это сделать, если не я и не другой! Не в битве и не в покое, не в городе и не за городом – вот и получается нигде ! Выходит, боги наградили меня за доблесть бессмертием! И я не знаю, где еще ты, фрия, найдешь такого мужа!