Когда я рассказал, что случилось после его госпитализации, и поделился предположениями Паганеля, Борис спал с лица и заторопился. Сперва он попытался переговорить с персоналом, но они без начальника отделения на отрез отказались выпускать искателя и выдать ему одежду. Оставалось бежать. Надо было где-то переодеться, но в конце коридора за столом сидела дежурная медсестра, бдительно поглядывающая на нас поверх очков.

– Давай вещи и жди меня во дворе! – решительно сказал Борис, забрал одежду и скрылся в палате.

Я минут двадцать бродил по больничному скверику, нервно куря сигарету за сигаретой. Наконец открылась дверь и появился искатель. Выглядел он очень нелепо – моя старая куртка на меху, прозванная искателем «зипун деда Мазая», была Борису велика, вытертые джинсы висели мешком, а кроссовки хлябали на каждом шагу. Из дверей следом за ним выскочила нянечка, дежурившая внизу, но Борис отмахнулся от ее визгливых пророчеств о жестоком наказании, ожидающем нарушителя больничного режима.

Пока я ловил машину, Борис сокрушался по поводу людей, у которых слишком большой рост и полное отсутствие вкуса, явно намекая на мои вещи, превратившие его, всегда ладного и подтянутого, в клоуна…

По дороге, проезжая Кутузовский проспект, я попросил водителя остановиться, обменял те Николенькины доллары, что прихватил во время вчерашнего бегства, на рубли и купил прямо на улице у разбитной тетки в грязном синем халате пару здоровенных, килограмма по два, карпов – ехать к Паганелю с пустыми руками было неудобно. Еще мне пришлось покаяться перед Борисом в сокрытии Николенькиных денег. В ответ искатель посмотрел на меня, прищурился и, усмехнувшись, заметил:

– В твоем положении жадность – не порок, Серега!

Признаться, я расстроился – не хотелось выглядеть хапугой в глазах Бориса. Но, в конце концов, деньги Николенька оставлял мне… А, ладно, что сделано, то сделано…

Мы еще раз останавливались, чтобы приобрести огромный букет темно-пурпурных роз для Зои. Естественно, об обещанных цветах вспомнил Борис, а не я…

К Паганелю мы добрались в пятом часу – дверь открыла Зоя, сообщила, что: «…Папа звонил, скоро будет! Велел всех впускать, ни кого не выпускать!», долго восхищалась розами, чмокнула нас с Борисом в знак благодарности и потащила пить чай. За чаем Зоя очень мило и тактично потешаясь над нарядом Бориса, а он самокритично отшучивался, награждая меня свирепыми взглядами. За разговорами время прошло незаметно. Паганель приехал почти в шесть вечера.

Первым делом он занялся Борисом. Последствия укуса все же проявлялись, у искателя кружилась голова и слегка повысилась температура, но после сеанса психотерапии Борис почувствовал себя гораздо лучше.

Уже стемнело, когда, отужинав зажаренными Зоей карпами, мы собрались в кабинете на военный совет…

Вновь, как и вчера, мы расселись в удобных креслах, закурили, хозяин кабинета открыл форточку, впустив в комнату холодный вечерний выдох осени, и заговорил:

– Кажется, мне удалось выяснить, кто побывал у вас дома, Сергей. Хотя это всего лишь предположения, но многое сходится.

Борис, вы помните, в 91-ом, когда «Поиск» только создавался, был у нас такой человек – Судаков? Петр Судаков?

Борис утвердительно кивнул:

– Он, кажется, учился у Леднева?

– Да, у него. Помните, группа Шепотника копала городище волжских булгар на Каме? Они нашли тогда такие потрясающие вещи из доисламского периода: оружие, свитки, фигурки богов… А потом разразился скандал. Двое членов группы везли находки в Москву, по дороге их ограбили, избили, один умер в больнице, а другой навсегда ушел из «Поиска». Этот другой и был Петр Судаков!

Я пожал плечами:

– А какая связь? Ну, испугался человек, решил больше не рисковать…

Паганель выпустил колечко дыма из трубки, кивнул:

– Действительно, на первый взгляд, связи никакой! Но спустя полгода находки Шепотника объявились в каталоге Мюэлса и Бранда, значились они там как экспонаты личной коллекции некоего Веллерда, известного собирателя древностей из Панамы.

Борис затушил сигарету, глотнул минералки из высокого стакана:

– Ну, а причем тут Судаков? Нет же никаких доказательств того, что он ухлопал своего напарника и продал находки агентам вашего Веллерда!

– Не торопите меня, Боря. Я сегодня общался со многими людьми, и сейчас пытаюсь связать воедино их рассказы. Так вот – прямых доказательств действительно нет. Но я был у Алексея Алексеевича Леднева, его учителя, это один из столпов, так сказать, отечественной археологии. Он много сотрудничал с нами, хотя в «Поиске» не работает. Я рассказал ему нашу историю, и вот что выяснилось: Судаков, любимый ученик Леднева, в свое время подавал большие надежды. Его студенческими курсовыми работами зачитывались профессора, в двадцать пять лет он защитил кандидатскую, сделал ряд блестящих открытий – и неожиданно попал в опалу. Судаков занимался Великими Переселениями народов, и в 1982 году опубликовал работу, посвященную древнеарийскому вторжению на полуостров Индостан. В этой работе было много спорного, но самое главное – Судаков на основании малодостоверных фактов делал выводы, сводившиеся к исключительности русской нации перед всеми остальными. Этакая исторически обоснованная теория русского фашизма. Ну, естественно, вмешались органы. Судаков с треском вылетел отовсюду, был выслан из Москвы за сто первый километр, и исчез для всех своих знакомых на шесть лет. В 88-ом он неожиданно появился – приехал к своему учителю, Ледневу. Рассказал, что много скитался по стране, работал и на БАМе, и на золотодобывающих приисках, и змей ловил в Средней Азии, а теперь решил вернуться в науку. Алексей Алексеевич принял своего ученика с распростертыми объятиями, устроил лаборантом к себе в институт, дал тему, выбил право доступа к архивам – в те годы для ученых открыли много бывших ранее секретными архивов… И самое главное – Судаков получил возможность работать с фондами различных музеев.